люди, ну люди.
– Да нет, спасибо, отец. Мне и нести то их некуда, – ответил я.
– Да какой я тебе отец! Стой-ка, стой-ка, – воскликнуло существо. Прищурив и без того узкие глаза, посмотрело оно на меня.
– Точно, знаю я тебя, знаю, ты же Ванька Чопорный. Я ж тебя всего на два года старше.
Вгляделся в него, а и вправду Тихон. Оторопел я поначалу. Да как же так, за сто километров от дома, и вот на тебе – Тихон. Обнялись мы с ним, и дальше уже, взвалив на себя тюки с книгами, пошли вместе.
– Безумные, безумные люди, прости меня Господи, всё возмущался Тихон.
– Разве так можно? М-да, ну и люди пошли.
– Ну, почему же безумные, Тихон? Может, люди прочитали их, и они ненужными стали?
– Что ты, что ты, Ваня, а доброта-то, сердешный ты мой, на што? Поделись ты крошкой последней с ближним своим, и Господь непременно тебя отметит и отблагодарит. Потому как, брат, без любви, да без веры жить нельзя. Люди, как сухие деревья становятся, радости от них нет, да и без надобности они. Так свой век и коротают. Суетятся, суетятся всё, а толку то от того?
– Тихон, а зачем тебе столько книг? Веришь, нет, а у меня сейчас жизнь такая пошла, что и читать некогда. Бывало, хочешь что-нибудь почитать, возьмёшь книгу, страницы две осилишь, и сразу в сон клонит.
– Ах, Иван, Иван, это от того, что есть сейчас ухари, на нас с тобою деньги зарабатывают. На пятистах страницах из пустого в порожнее переливают, от того то ты и спать хочешь. Так ты, Вань, классику читай.
Идём мы с Тихоном и чувствую, что сегодня нет у меня никого ближе и роднее этого Тихона. Сразу дом вспомнил, деревню, яблони наши. Душа рвётся на части, хоть глазком глянуть, как там?
Келья Тихона при храме «Петра и Павла», что в Лефортово, находилась сразу за комнаткой для крещения. Кровать, небольшой стол, да книжная полка на стене. А в углу, на святом месте, освещённая лампадкой, висела икона Святителя нашего.
– Ну что, располагайся, Иван, мы сейчас с тобой трапезничать будем.
Скинув мирскую одежду, Тихон облачился в рясу и начал хозяйничать на столе.
– Знаешь, если от буханочки «Дарницкого» отрезать четвертинку и на этот ароматный мякиш положить килечку в томатном соусе, да не набрасываться сразу на эдакое благолепие, а дождаться, когда хлеб пропитается томатом, и только тогда, когда слюна заполонит рот, приступить к дивной трапезе. Море ощущений захватывает меня, да так, что не хватает слов выразить это. А принять перед трапезой стопочку «родной», так это ж сам Господь велел, для лучшего пищеварения. Чудное состояние испытываю после этого. Душа петь начинает, в руках сила богатырская появляется. Перед каждой службой оскоромлюсь, оттого-то и звон мой такой лучистый. Натягиваю «поводок» и чувствую, как нерв мой по нему до самого «благовестника» пробегает. Чувствую: ждёт родимый, истосковался весь. Говорить со мной хочет. Я его легонько качну, а он языком по колоколу, тихо так, еле слышно, будто потягивается спросонья. Потом «зазвонные», динь-ди-линь, динь-ди-линь, просыпаются. Поздороваюсь со всеми колоколами, и уже сдержать