с галстуком-бабочкой. Безупречная прическа – волосок к волоску. Он послал мне воздушный поцелуй и как ни в чем не бывало сел за рояль. Музыка в динамиках стала затихать, и раздались первые негромкие аккорды. Переход от одной мелодии к другой был столь плавным и незаметным, что из всех сидящих за столиками появление Саши на сцене заметила только я.
Луч прожектора светил прямо на него – лицо бледное, под глазами тени – от того, что свет лился сверху.
– «В бананово-лимонном Сингапуре…» – негромко запел Саша таким прозрачным, ленивым, печальным голосом, что у меня мурашки побежали по коже. «Ах, ну да, Вертинский! – мелькнуло в голове. – Как же я сразу не догадалась, что в клубе под названием «Дель Арт» должны исполнять именно такие песни!»
Самым интересным было то, что Саша был все тот же красивый, приветливый молодой человек, в чьи объятия я бросилась, очертя голову. Но как же он талантлив! О, вот он кто – самый настоящий соблазнитель!
Я тихо засмеялась, прижав ладони к щекам. Честно сказать, я не большой знаток вокала, но он пел чудесно. Профессионально. Пальцы Саши легко порхали по клавишам, в свете прожектора вспыхивали иногда серебристым огнем его запонки… И глупые мысли о мезальянсе сразу же выветрились у меня из головы.
– «…Где вы теперь, кто вам целует пальцы, куда ушел ваш китайчонок Ли?.. Вы, кажется, потом любили португальца, а, может быть, с малайцем вы ушли!..» – пел Саша. И тут вдруг, склонившись в мою сторону, он подмигнул мне. А потом продолжил: – «Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль. Ничего теперь не надо вам, никого теперь не жаль…»
Он пел, почти не делая перерыва. А я удивлялась тому, что он делает в этом клубе. С таким голосом, с таким тонким артистизмом он вполне мог бы выступать на сцене какой-нибудь филармонии. И публика в вечерних платьях и смокингах приходила бы только для того, чтобы послушать его, забыв про еду и питие…
Похолодев, с застывшими в глазах слезами, я слушала его. Песни Вертинского, которые долгие годы при советской власти считались вульгарными и напыщенными, были в исполнении Саши своего рода скрытой от посторонних глаз игрой – и печаль, и восторг, все в них казалось немного ненастоящим и театральным, и в то же время… О настоящей любви и нельзя говорить серьезно, прямолинейность губит чувства.
Я совершенно не замечала окружающей обстановки, забыла обо всем и слушала Сашу, держа в руках бокал с недопитым шампанским.
Передо мной опять выплыл Альберт.
– Вижу по вашему лицу, Лизочка, что вам здесь очень нравится, – прошептал он.
– Чудесно, чудесно, я не ожидала, что Саша так поет…
– Вы вполне можете заказать ему какую-нибудь песню. Разумеется, только из классического репертуара – других он принципиально не исполняет… Романсы, например.
– Романсы? О, я бы очень хотела… У меня есть любимый романс – про колокольчик, где снег серебрится… Вы знаете?
Альберт зажмурился и затряс головой.
–