и благоуханная, она выпила чашку крепкого кофе без сахара и сливок, оделась, подкрасила губы и ресницы и уложила свои длинные, тяжелые, густые каштановые волосы. Потом схватила сумочку, затолкала в нее ключи, два шоколадных батончика – на обед и ужин, книжечку кроссвордов, чтобы скоротать время в пробках, и выскочила за дверь. Ей предстоял долгий, тяжелый день.
Цветочный магазин Либера, где Шарлотта работала, поставлял галерее Торнтонов цветы для вернисажей, выставок и перфомансов. Некогда галерея была чопорным, академическим заведением, но с тех пор, как хозяйкой здесь стала леди Серафина Милфорд, шестая жена лорда Торнтона, галерея превратилась в ультрасовременное, модное, скандальное местечко, популярное не только у богемы, но и у богатых обывателей, жаждущих острых ощущений.
Расположенная на сотом этаже Копилки, галерея разделялась на три части. Первый зал предназначался для полотен старинных и прославленных художников, второй – для картин молодых дарований. А вот третий зал был совершенно особенным, и представлял собой нечто среднее между кунсткамерой, орудием изощренных пыток и святилищем. Белый пол, белый потолок, черные стены и повсюду – зеркала. Огромные, в человеческий рост, и крошечные, не больше ногтя мизинца, старинные, помутневшие от времени и новые, в массивных бронзовых, покрытых позолотой, деревянных, пластиковых и стеклянных рамах. Здесь, бродя среди зеркал и среди своих неисчислимых отражений, человек должен был постигать самое совершенное, самое низменное, самое лживое, коварное и прекрасное из произведений искусства – самое себя. Обычно этот зал пустовал.
Сейчас, находясь во втором зале (для молодых дарований) Шарлотта расставляла по вазам цветы, лихо щелкая садовыми ножницами, и рассматривала выставленные картины, большинство которых выглядело так, будто их рисовали умственно отсталые дети. Хотя она ничуть не сомневалась, что всегда найдется богатый простофиля, готовый выложить миллион-другой за каждый из этих шедевров абстрактного искусства.
– Добрый день, – вдруг сказал ей кто-то в спину тихим, приятным мужским голосом.
Шарлотта терпеть не могла, когда к ней подкрадываются и что-то шепчут на ухо. Она резко развернулась, разведя руки в стороны так, что ножницы раскрылись и превратились в смертельное оружие, и нацелила стальные лезвия в подбрюшье элегантного темно-синего костюма, изысканную компанию которому составляли белоснежная сорочка, безупречные ботинки и галстук, похожий на поэму в прозе.
Шарлотта подняла взгляд выше галстука. Он был очень недурен собой. Лет тридцати. Высокий, светловолосый, гладковыбритый, широкие плечи, прямой нос, твердый подбородок. Дело портил его ледяной, акулий взгляд. Похоже, важный делец. Здесь, в Копилке, важных дельцов было больше, чем тины в застоявшемся болоте. Время от времени эти корпоративные монстры покидали естественные ареалы обитания – казематы своих шикарно обставленных кабинетов – и фланировали по коридорам Копилки, одетые с иголочки, бледные, как призраки, выжатые деланьем денег, как лимоны, скучные, как семь смертных грехов, и