мельком мне улыбнулся и снова закричал: – Фас, Мурка, фас, дай ему под жопу!
Я отозвала Мишеньку, стала осматривать его лапу. Перелома не было, просто сильный ушиб. Ничего страшного, в общем, но я обняла пса за шею и горько расплакалась.
– Глория, ты чего? Тебя сильно побили? Где болит, квиточка моя? – засуетился вокруг меня Игорек.
– Гы-ы-ы-ы-ы-ы… Ми-и-и-иша, мой Ми-и-и-иша, – ревела я. – Папа сказал, если Миша кого-то без причины покусает, придут люди и его убьют… Ы-ы-ы-ы-ы-ы… А детские драки – не причина, папа нарочно десять раз мне повторял… Га-а-а-а-а… Не дам мою собаку убивать… Убегу-у-у-у-у-у…
– Глория, успокойся… Да успокойся ты, никто твоего собаку не тронет. – Игорь тряс меня за плечи, пока я не заткнулась. – Никто не скажет про Михуила, слышишь? Если они наябедничают про собаку, им придется рассказать про камни. А за это им влетит, ужасно влетит. Потому что кидаться камнями в живых людей – это очень плохо, понимаешь? За это их самих поубивают. Никто не скажет, не реви…
– Думаешь? – Я еще всхлипывала. – А если вдруг?.. Там же видно, что собака покусала…
– Не видно, – терпеливо объяснил Игорек, – мы в них тоже не подушками кидались, там не разберешь, где что… Ну на нас посмотри…
Я послушно посмотрела на Игоря, потом на себя. Мы с ног до головы были покрыты грязью и кровью так, что не было видно даже синяков и ссадин. У Игорька была разорвана рубашка, мое платье превратилось в ржаво-серую тряпку, даже Мурка из белой стала бурой (к счастью, на ней была только чужая кровь).
– Я выгляжу так, как будто меня изнасиловала рота солдат, – сказала я, печально оглядывая испорченное платье.
– А что такое – «изнасиловала»? – с интересом спросил Игорек.
– Не знаю. Только в книжках пишут, что женщины после этого в крови и одежда у них рваная, они кричат и всех проклинают. А мне есть кого проклянуть. – Я вытерла набежавшую со лба кровь и злобно сплюнула.
– Ну, тогда меня тоже изнасиловали. – Игорек показал оторванный с мясом рубашкин рукав.
– Нет, это только женщин. Мужчин обычно сразу убивают. А, еще иногда подвергают пыткам.
– Ладно, – кивнул Игорек, – меня подвергнýли пыткам. Пойдем умоемся, а то еще увидит кто – не отбрешемся.
Мы вернулись к пруду и попытались отмыться, но вышло только хуже: ссадины, до того забитые пылью, стали кровоточить. Тогда мы набрали подорожников и облепили ими друг друга, даже Мишеньке я примотала пару на лапу носовым платком. Самые глубокие царапины мы замазывали кашицей из все тех же подорожников, только пережеванных (индейцы же).
– Ты похож на могилу героя, – сказала я Игорьку, сплошь облепленному подорожником.
– На себя посмотри. – Он сплюнул в ладошку зеленую кашицу и размазал мне по лбу.
– Нет, я так домой не пойду. Зося напугается. Где бы платье отстирать?
– Пошли ко мне, – предложил Игорек, – моя мамка привычная…
Но он несколько преувеличивал. Тетя Галя, увидев нас, зажала рукой рот и грузно опустилась на табуретку.