папы. Прикрыв глаза, я оттараторила стих и спросила:
– Верно? Так можно, бабушка?
– Можно. – Старуха смотрела на меня внимательно, без улыбки. Повернувшись к матери, спросила: – Сколько ей?
– Пять будет осенью, – сглотнув, ответила мама.
– Ага, – кивнула старуха. – А еще что может? Читать умеет?
– И читать, и писать, и считать, – заторопилась мама, а я сказала:
– Мама, писать я не очень… Только по-печатному, и буквы кривые…
Старуха подсела ко мне:
– А в травках понимаешь?
– Нет, – вздохнула я (мне не хотелось ее огорчать), – одну книжку только читала про лекарственные растения, но картинки еще не выучила. И вообще, я больше животных люблю.
– Это она в отца, – пояснила мама, – тот дома целый зверинец развел… И эта туда же. Никого не боится – ни собак, никого. Даже крыс.
– Так-так. – Старуха надела очки, стала разглядывать мои ладони. Потом покачала головой: – Старая корова. Точно твой Генрих сказал… Чуть не проглядела. А скажи мне, милая, головную боль она руками не снимает? Или еще чего?
– Нет, – мама слабо улыбнулась, – головную боль не снимает, пока только вызывать научилась. – Тут она вдруг задумалась и добавила: – Разве что… ну, она всегда знает, если у меня мигрень или если заболел кто-то – как чувствует.
– Как знаешь? – строго спросила у меня старуха.
– Как все, – пожала я плечами, – вижу. Когда у мамы голова болит, она делает вот так. – Я наморщила лоб и приложила руку к виску. – А когда Зосе плохо, она делает вот так. – Я приложила руку к груди. – А со зверями… Ну, шерсть не блестит, и пасть бледная, и вот тут припухает. – Я провела пальцами под глазами.
– А ты не умеешь чужую боль унять? – снова спросила старуха.
– Нет. – Я печально вздохнула. – Не умею. Только вижу, и все.
– Ничо, научишься. – Старуха ласково потрепала меня по волосам, но смотрела при этом на маму. – Ты вот что, мадамка, девку мне отдай, – помолчав, сказала она.
– Как это – «отдай»? – Мама испуганно вскочила со стула.
– Та сиди, – махнула рукой старуха. – Обыкновенно – отдай. Учить буду. Я старая уже. Давно Господа молю, чтобы он мне годящую девочку послал. Видно, услышал он мои молитвы. А тебе она все равно ни к чему…
– Да как вы смеете!.. – вспылила мама, но старуха опять махнула рукой:
– Не бреши. Мне – не бреши. Девке на роду написано сиротой быть, это Генрих твой судьбу обмануть решил, тебя от смерти спас. Но тебе-то дите это ни к чему, я все вижу. А мне годится, вот и отдай.
– Да как же я отдам своего родного ребенка! – Мама все-таки встала со стула и бочком стала подбираться ко мне поближе.
Старуха тоже встала и сама отдала меня маме в руки.
– Так решим – привезешь мне ее через двадцать восемь дней. Привези – я над ней не дошептала. Та не бойся – силой не возьму, разве что добром отдашь. Толку все равно тебе от нее не будет – беглая она у тебя.
– Как это – беглая? – спросила мама, крепко прижимая меня к себе.
– А