и познакомитесь. Твой сосед, известный писатель, Петр Паламарчук. Тот самый, кто написал „Сорок сороков“. Марина взяла обоих под руку и повела в теплую кухню с ароматным запахом горячих блинов. По дороге на кухню, Петя сунул мне книжку. Это Вам, сударь и сударыня, на память о нашей встрече». Это оказалась «Векопись Софийского Собора Кременца-на-славе за тысячу лет составленная последним его обитателем – Разумником Васильевичем Сельнокриновым. Сообщил Петр Паламарчук».19
Володя, как только вошел в кухню, сразу плюхнулся на лавку и протянул к себе тарелку с горкой блинов. Он был у нас несколько раз и чувствовал себя, как дома. Петя стоял на вытяжку и, вероятно, ждал особого приглашения. «Садись, Петя, – сказал я, усаживаясь рядом с Володей и показывая на свободное место на лавке. – Здесь сидят только самые почетные гости!» Петя послушно сел. Марина подала ему тарелку с блинами. Володя уже вовсю жевал блины, макая их поочередно, то в миску с медом, то в миску со сметаной. Петя взял блин, многозначительно покряхтел и робко вытащил откуда-то бутылку «Московской». «Отче! – обратился он ко мне. – Не возражаете?» «Оставь, Петя! У меня есть нечто получше!» «У него, точно, есть! Не за что не отгадаешь! Я пробовал несколько раз. Удивительная вещь! Думал, что коньяк! Но, ошибся!» – давясь блином прошамкал Володя. Я этим временем вытащил из-под стола трехлитровую банку (именно в ней мне и привозили с Дона «эликсир бодрости – самогон на 33 травах). Когда начал разливать, то божественный запах донского снадобья пересилил даже аромат блинов! Я налил в хрустальные бокалы, ибо коньячный свет напитка через тонкие стенки хрусталя начинал играть всеми цветами радуги и оттенками солнечных лучей одновременно. Потом мы подняли бокалы. Петя встал и произнес очень длинный тост во здравие хозяйки и нашего дома. Пили мы медленно. Действительно, напиток таков, что хочется его не пить, а вдыхать! После второго бокала, Володя и Петя дружно стукнулись лбами о стол и захрапели. Видимо, всю ночь они проговорили и сильно устали. Проспали они в таком положении на кухне часа три. Потом также внезапно, как уснули, проснулись, дружно поднялись, явно смущаясь Марины, опустив глаза долу и извиняясь за неожиданный визит, один за другим ретировались из квартиры. Так я познакомился с Петей Паламарчуком.
Потом мы часто стали встречаться на улице, при входе в метро «Войковская». Он, здороваясь, называл меня, то «отче», то «полковник». (Кто-то рассказал ему, видимо, о моей работе в ЦГ МВД СССР). Несколько раз пытался затащить меня к себе в гости. Однажды вечером ему это удалось. Он сказал, что «роясь в архиве русской общины Монте-Карло, наткнулся на документы о Кирилле Кирилловиче Черносвитове, основоположнике партии кадетов и члене ее ЦК, депутате Думы всех созывов, друге Колчака, расстрелянном ЧК в 1918 году. Эти документы находились в папке Струве Петра Бернгардовича. Петя эти документы ксерокопировал для меня.