глаза.
– Нет, Александр, в доме нет генератора. Игнат Савельевич обо всём позаботился, но не посвящал меня в детали. Я знаю только, что на этот счёт можно не переживать. Вы ещё оставите дом в наследство своим внукам, и им также не будет нужды думать об оплате счетов, генераторах, водопроводе и прочих насущных мелочах. Вы понимаете?
Я медленно покачал головой, и она позволила себе улыбку:
– Ничего страшного. Этот дом хранит множество тайн, и не во все можно проникнуть вот так, с наскока. Со временем вы всё поймёте, если решите продолжить дело вашего деда. Впрочем, можете и просто жить, не беспокоясь, и принимая всё таким, какое оно есть. Это право наследника.
Я открыл было рот, чтобы спросить ещё что-то, да так и не нашёл подходящих слов. Экономка также не произнесла больше ни слова.
Вторую половину дня я провёл в библиотеке, обнаружившейся прямо напротив кабинета деда. Отчаянно хотелось отвлечься от навеянных сном и утренним разговором мыслей, увлечься какой-нибудь лёгкой книжкой, но ничего подходящего не нашлось. Похоже, мой предок не признавал художественную литературу как таковую. Исключение он сделал только для Эдгара По, но издания, которые я обнаружил, похоже, были скорее коллекционными: ветхими, хрупкими, напечатанными давно устаревшим шрифтом. Я полистал их, отчаянно борясь с витиеватым языком оригинала, но быстро отложил в сторону.
Игнат Савельевич оказался полиглотом. На полках я обнаружил издания на самых разных языках: английском, немецком, испанском, латыни… Некоторые я и вовсе затруднялся определить. Символы, напечатанные на загибающихся от старости листах, больше всего походили на клинопись или петроглифы. Мне и представить было сложно, что их можно читать, тем более, без словарей или развёрнутых комментариев специалистов. Некоторые же книги представляли собой отксерокопированные страницы, собранные в папки. На обложке одной из них я и прочёл название, от которого мои руки покрылись гусиной кожей: «Necronomicon». Я повертел находку в руках и засунул на полку, не раскрывая, со странной смесью гадливости и страха.
Остаток вечера я посвятил перелистыванию трактата на английском, который повествовал о демонах, только и желающих, что запустить свои когти и зубы в души праведников. Мой взгляд скользил по иллюстрациям, неожиданно анатомически точным и реалистичным, время от времени возвращаясь к полке с «Некрономиконом».
А ночью вернулось сияние.
Я поднялся с кровати. Звона не было, но странное беспокойство толкало меня прочь из спальни. Покачиваясь и морщась от сквозняков, медленных в патоке воздуха, я вышел в коридор. Кто-то был в доме. Присутствие ощущалось ясно, будто комнаты особняка стали частью моего тела, и я мог чувствовать зуд, когда чужие стопы топтали половицы. Прилипая к полу, словно попавшая в ловушку муха, я гонялся за неуловимой тенью, мечтал поймать её, со странной истомой мечтал о моменте, когда мои руки лягут на плечи нарушителя спокойствия… Ровно до той поры, пока не проснулся в своей кровати, потный, дрожащий от усталости и совершенно разбитый.
*
Роза Михайловна поглядела на меня, когда я спустился