скажи, что ты делала, когда тебя в первый раз выбрали Золотой Колбасой? Закрыла свою страничку в фейсбуке?
– Ну уж! Что ты! Я просто заказала гавайскую пиццу и съела её, читая «Превращение» Кафки, потому что утром была по нему контрольная.
Это… неправда – я точно не из тех, кто открывает книжку за ночь до контрольной. Но не могу же я сказать этой бедняжке Астрид правду, что в тот вечер, три года назад, когда меня выбрали Золотой Колбасой, я съела гавайскую пиццу с соусом из слёз и соплей, три часа глядя на ютубе, как котики катаются на роботах-пылесосах.
– А кто он вообще, этот Мало или как его?
– Конченый дебил, который далеко пойдёт.
– Но почему… почему…
– Почему он такой злой?
– Да. Зачем он это делает?
– Потому что он полный кретин. Может, из-за какой-то родовой травмы. Видишь ли, мы с ним родились в один и тот же день, в одном и том же бурк-ан-бресском роддоме, так что, думаю, все акушерки тогда собрались вокруг самого уродливого ребёнка на свете, то есть меня, и, пока ахали, не заметили, что крошке Мало в соседней палате не хватает кислорода, или уж не знаю, какой там газ делает людей умными и вежливыми.
Это… снова неправда. В детском саду Мало был моим лучшим другом. Ни злым, ни глупым он тогда не был. Мы отлично веселились. Прилепляли друг другу под нос пластилиновые козявки. Ходили друг к другу в гости. Купались в одной ванне, брызгаясь и кидаясь мочалками. Потом вместе пошли в первый класс и снова бегали друг к другу попить чаю и поиграть в «Гонки Марио». Нас отдалил четвёртый класс. Он завёл каких-то дружков, которые сказали ему: «Эй, Мало, твоя подружка Мирей – вылитая свиноматка. Она страшна как задница». И понемногу он стал задумываться: «А ведь это правда, я купался в одной ванне со свиноматкой. Я кидался мочалками с девчонкой, которая страшна как задница». И вот в средней школе он прогнулся. В первый же день в пятом я подошла к нему:
– Хелло, Мало!
Он стоял с кучкой парней, от которых жутко разило гелем для душа АХЕ – тем самым, где в рекламе голые дамочки эротично им натираются, хотя все знают, как дико щиплет от мыла в интимных местах.
Он ответил:
– Ну, чего? Штонада?
Я:
– Да ничего, привет, говорю! Как жизнь? Этим летом от тебя открытка не пришла. Или ты нынче в Бретань не ездил?
Он:
– Да очёмтываще, корова жирная.
Я:
– Му-у-у-у-у-у!
И ускакала, показав ему язык.
И это – снова – неправда.
Я вовсе не замычала и не удалилась вся такая иронично-безразличная, я стояла как столб и таращила глаза, пока они не вывалились из орбит внутрь моей черепной коробки, так что я слышала, как они катаются там, будто бильярдные шары, а через три часа, когда школьная медсестра вытащила их щипцами для мороженого и поставила на место, мне открылся мир, где я была уже жирной коровой.
У жирной коровы была слишком тесная футболка, слишком тесные джинсы, слишком тесные ботинки, лишние килограммы так и лезли из всех шмоток, и сама она никак не лезла в этот мир.
Короче, понятное дело, ничего