Игры без зверей это вообще не игры, а какое-то дешевое безобразие. Не один уважающий себя римлянин на них не пойдет, да и чернь побрезгует. Ведь если нет животных, значит, и гладиаторы там будут средней руки, значит, и призы будут так себе или их не будет вовсе. В общем, хотя об этом никто не говорил напрямую, Флавиан становился главным распорядителем Римских празднеств. Стоит ли напоминать, что игры мог захотеть только очень состоятельный гражданин, отчего интерес нового распорядителя выглядел весьма привлекательно. Разумеется, такое вакантное место не может быть пустым. Оно желанно и, пожалуй, очень многие мечтали бы о подобной должности. Теперь стоит упомянуть, что и до Флавиана, был распорядитель, приглядывающий за хозяйством, управляющий финансами, устраивающий сделки для Луция Пизона. Однако, несколько месяцев назад, проконсул получил письмо, из которого становилось ясно, что денег он явно не дополучает. Будучи человеком спокойным, он может быть и внимание на то бы не обратил, но позже ему стал известен размах мошенничества. Ладно бы речь шла о том, что Марий (так звали управляющего) прикарманил себе чуть-чуть. Но нет, по слухам, барыши со сделок вычислялись ауресами, а не сестерциями. Размах воровства и безнаказанности достиг неприличных размеров, и когда пошла молва, будто распорядитель строит себе дом, по красоте и убранству, с которым, не сравнится и усадьба господина, судьба вора окончательно решилась. Вердикт решился довольно быстро, и вскоре Марий познакомился лицом к лицу, с питомцами, которых имел удовольствие продавать на празднества, и на которых так удачно наживался все это время.
Начало смеркаться, когда караван повозок, с измученными людьми и животными, наконец- то добрался, до финальной точки своего путешествия, до виллы Луция Пизона. Размах ее поражал не только своими размерами, но и великолепием. Уже на подъезде к центральным воротам, по дороге, тянущейся вдоль белокаменной стены, их начали встречать, взгромождённые на постаменты статуи, вырезанные из мрамора с ярко раскрашенными красками деталями одежды и тел. Тема скульптуры являлась самой, что ни на есть, разнообразной. С одной стороны, на проезжающих смотрела молодая девушка, с белым, как алебастр, лицом и голубыми глазами. Волосы ее были завиты на макушке, а на руках она держала маленького ребенка, захлебывающегося от плача, и пытающегося вырваться из неугодных ему объятий. С другой стороны, смотрел Марс, облаченный в доспехи, в шлеме с богатым плюмажем, вооружённый копьем, и с прислоненным к ноге щитом. Меж памятников, и как бы на заднем плане, дорога пестрела усаженными деревьями, кустарниками и цветами. Непосредственно вилла находилась в низине, и подъезд к ней хитроумно прятался в тени вековых рощ, скрывая путников от палящего зноя и духоты. Подъезжая ближе, воздух наполнялся бодрящей свежестью и гомоном птиц, перепрыгивающих с одной ветки на другую, чтобы лучше рассмотреть уставших странников. Путники, хотя и тащились еле живыми от усталости, попав в этакий оазис,