икого мусора.
Свою лампу он хотел было поставить на стол или водрузить на одну из полок, однако не решился: вместе они проделали слишком длинный и тяжкий путь, чтобы впоследствии расставаться, а потому злосчастная, но столь близкая сердцу железяка по-прежнему блестела у него на поясе вечном напоминанием о тюрьме и победе, что Ангор некогда одержал над этим жестоким и несправедливым миром.
Он был не простым эвитианцем – его кожа, покрытая золотыми блестками, самую малость отливала синевой, а насыщенные желтые глаза смотрели с излишней внимательностью, подмечая каждую мелочь. Ничто, присходящее за окном, не ускользало от них: вон, например, хрупкая девушка-фамильяр в бежевом одеянии либрис-скриптурия, чьи волосы украшены множеством переливчатых шпилек, виснет на плече своего хозяина, который, задрав нос, беседует с однокурсником, будто тот – всего лишь жалкий слуга, нуждающийся в указаниях.
«Такие люди, как он, никогда не живут долго – а если и живут, то ценою чужого разума, ибо свой у них слишком занят самолюбованием, чтобы видеть дальше собственного припудренного носа».
Рядом с ними – двое друзей, один из которых, облаченный в зеленые одежды, слабо улыбается, стараясь сохранять самообладание.
«Один из терпил, что смеются над чужими обидными шутками, а затем глядят на других как на врагов, ибо те не тешат их невероятное самолюбие. Жаль, но даже телепат не станет лезть в чужие мысли, чтобы понять, понравилась ли человеку очередная острота. Неумение говорить, что ты чувствуешь, напрямик, приводит к ужасающим последствиям».
Наблюдать за юными душами было интересно и забавно – интересно потому, что они лежали перед ним как на ладони, а забавно… что ж, все эти мелкие житейские проблемы перестанут интересовать их, когда закончится Первый Маскарад. Ведь во время шикарного празднества, что поселит в души юных аристократов надежду на счастливое будущее, неведомые силы нанесут свой удар, а их лидер, дочь Конкордии, предпримет отчаянную попытку стать новой верховной богиней надменного языческого пантеона. Война была близко, и она несла в своих окровавленных руках раннюю зрелость и черствость сердец.
«Она и Корвус наверняка хотят, чтобы декурсии согнали людей в стада, заперли в огромных домах и стали разводить, подобно скоту. В конце концов, разве может эгрегиус, не убивший в себе изначальную кровожадность, любить человека за что-либо, кроме пьянящего вкуса его души?»
Ангор сглотнул, отвернулся от окна и медленно опустился за стол, где еще совсем недавно восседала дайра Кунктия, доверчивость и мягкосердечие которой свели ее в могилу. Однако Ангор был не таков: в отличие от старухи, он доверял исключительно самому себе, а в собственных союзниках видел лишь полезные для достижения цели инструменты, которые, тем не менее, однажды могут быть использованы против него же самого.
Разложенные перед ним книги Аминия – древние рукописи, изданные под твердыми обложками – заставляли его скрежетать зубами от бессилия. Написанные на всех древних языках Двенадцати Держав, давно забытых и отвергнутых за ненадобностью, они повествовали о преступлениях и клятвах, об исторических событиях и чьих-то случайных мыслях, о снах и реальности, об ужасах и счастье… Это были древние романы, исторические хроники и многочисленные автобиографии канувших в лету знаменитых людей.
«Почему же он дал мне именно эти книги? Где здесь смысл, в чем заключается шифр?»
Он раз за разом читал выделенные библиотекарем слова на случайных страницах, вглядывался, вслушивался в собственную интуицию, даже активировал все чакры по очереди, надеясь, что это откроет ему нечто важное – но так и не смог понять скрытого смысла, так и остался в дураках. Буквы плясали перед его воспаленными глазами, руки подрагивали, чувство беспомощности и гнева выводило из себя.
Где-то вдалеке раздались тяжелые шаги, будто по коридору шагала монолитная статуя. Ангор закрыл глаза и выдохнул. Нужно было досчитать до десяти – тогда станет легче, и гнев пройдет. Главное, не показывать виду, что ты весь на нервах.
– Дайр ректор?
Дверь распахнулась, и внутрь без стука влетела Децедера, еще более суровая и недовольная, чем обычно. Ангор открыл глаза и обратил к женщине сияющий золотистым взор – он знал, что выглядит не менее раздраженным, но ничего не мог с собою поделать. Книги Аминия так и остались лежать перед ним, открывая взору преподавательницы выделенные слова. Та изобразила, что не обратила на них никакого внимания, однако Ангор видел ее насквозь: глаза у этой женщины были везде, а чакры, находившиеся в вечно напряженном состоянии, слабо пульсировали в теле, поддерживая практическую функциональность прозрачных астральных рук.
– Вы разглядываете меня так, словно я пришла к Вам голой, – рявкнула Децедера.
– В некотором смысле, это так и есть, – ответил Ангор. – Я чувствую, как от Вас исходит ужас, и знаю, что Вы напуганы. Случилось нечто ужасное. Нечто такое, что заставило даже Вас, прожженую войной и смертями, почувствовать себя беззащитной. Разве я неправ?
Децедера не выглядела впечатленной его проницательностью. Недовольно фыркнув, она осела в кресло по другую сторону