неожиданным. Я был с ней в ссоре уже год как, и визита не ждал. Она застала меня врасплох своим звонком и просьбой встретить на вокзале. По дороге домой мы молчали. Зато, когда вошли, она как ни в чем ни бывало, села на кухне и потребовала: «Лелька, рассказывай, как жизнь». Я никогда не знал и не понимал, что ей на это отвечать, и каким образом, с какими потрохами подавать описание тех событий, которые ее ухо могло бы воспринять. Вскипел чайник, и минутная заминка позволила мне успеть
по-быстрому сложить в голове возможное описание, которое будет звучать как смешное и безобидное:
Помаленьку, – начал я, – Потихоньку-полегоньку.
Кушаешь? – перебила меня мама, и я понял, что зря сочинял рассказ о себе. Я успел за год забыть о том, в каком ключе обычно проистекают наши разговоры.
Кушаю, – я кивнул.
А работа?
Тяжело, но более-менее.
А девушка та, кажется, Ирочкой ее звали? Как у тебя с ней?
Я попытался вспомнить «Ирочку», но, так и не сообразив, когда и о ком рассказывал маме, махнул рукой:
Мы с ней не сошлись характерами и потому давно уже не общались.
А с папой ты созванивался?
На прошлой неделе, – соврал я.
С отцом я не разговаривал уже очень давно. Но об этом знать маме было не обязательно.
Ты что снова пьешь? – мама кивнула головой на пустую бутылку.
Друзья приходили, – я использовал старую отмазку.
Ну, я рада, что у тебя все хорошо, – совершенно не кстати закончила мама наш очень занимательный диалог и перешла к конкретике.
Лелька, ты у меня уже совсем взрослый и должен понимать…
Мне никогда не нравилось это вступление: с этими словами мне запретили покупать мотоцикл, отказались помочь в оплате съема мастерской. Именно этой фразой мама предваряла свой развод с отцом, свою женитьбу на дяде Жоре. Именно эти отвратительные сочетания звуков звучали во время каждой ссоры с ней.
Что на этот раз? – сократил ее вступление я.
Я не могла отказать бедной девочке, а ее маманя, она зовет ее маманей, очень мило, как я полагаю…
Я осторожно добавил себе в чай коньяка из фляжки. И почувствовал, как блаженное спокойствие растекается по телу.
А ты вообще сумасброд! – мама махнула рукой.
Наученный горьким опытом я промолчал, ожидая собственно сути.
И тетя Тоня очень волнуется за девочку. В большом городе с ней всякое может случиться: обидят, оскорбят. Она же совсем еще птенчик, вылетающий из гнезда. Еще не наученный…
Я высыпал на стол сахар и начал вырисовывать им на столе зубочисткой узоры.
В общем, я говорю ей, что ты согласен? – закончила она.
Согласен на что? – я поперхнулся чаем.
Приютить бедняжку, – мама невинно и удивленно хлопнула глазами, как если бы мое согласие было для нее вещью само собой разумеющейся и ожидаемой, – Заодно я подумала, что вдвоем вам будет веселее, и я, наконец, прости господи, перестану за тебя волноваться.
Мама. Я. Привык. Жить. Так, –