бы это во мне не вызвало. Меня больше задевало то, как она говорила о мужчинах. А говорила девушка с непринужденными соболезнованиями и какой-то доброй жалостью.
Казалось, будто в женских глазах одинокий мужчина совсем нежизнеспособен. То есть, он конечно выживет – соберет шалаш из грязной одежды в углу, наденет на палку вставшие от засохшего пота носки и начнет охотиться на дичь в виде стаи наггетсов по скидке в коридорах ближайшего супермаркета. Только разве это жизнь?
Меж тем львица продолжала давить.
– Всем нужно немного любви, – наматывая прядь на палец, говорила она – все заслужили немного заботы. И Вы, и я. Вам ведь бывает одиноко… Молчите, я понимаю.
Я посмотрел на нее, и буря пронеслась в моей голове. Этот поросячий голос и произносимые им слова, начали меня бесить. Львица победила, я был готов на все, только бы наша беседа кончилась. Только бы девушка наконец-то заткнулась. И в тот момент я сломался, потому что сам не понял каким образом, но мы оказались вдвоем в уборной, пока мой магазин ушел на технический перерыв.
Все произошло быстро и без любви.
Руководила ли мной Воля Шопенгауэра или животная потребность расплескивать гены – не знаю. Но мне просто хотелось, чтобы это кончилось. Особенно сильно, когда закончились поцелуи, и я вошел в нее.
Меня пронзила сильнейшая ненависть к себе, которую мне удалось выразить лишь в агрессивном половом акте. Я двигался в девушке не с желанием доставить удовольствие хотя бы одному участнику; нет, я двигался в ней, пытаясь порвать ее надвое. Разворошить ее внутренности, намотав их на пенис. Я хотел, чтобы она ревела, чтобы она кричала.
Как оказалось, ей это нравилось.
В какой-то момент, когда я брал ее сзади, уперев голой грудью в холодную стену, она разразилась сильнейшим оргазмом. Даже забрызгала мне кроссовки. А после буквально повалилась без сил, дрожа. Меня это завело. Я взял ее за волосы, намотал их на кулак, и вогнал пенис ей в рот. Она не сопротивлялась. Даже больше, она принялась обрабатывать меня с жаждой, подобной жажде потерявшегося в пустыне. Будто во мне был последний шанс на выживание.
– Сука, не смей пролить ни капли! – Буквально прорычал я, извергнувшись у нее во рту. А после, переполненный презрением ко всем присутствующим, плюнул ей в лицо и обратился скорее к себе:
– Ты животное. Грязное животное.
– Да, – полушепотом ответила она. – Просто каждый заслуживает немного любви.
– Ты выйдешь первой, как мы заходили. Я выйду через пару минут… И хватит тут валяться!
Львица встала и, с трудом опираясь на дрожащие ноги, принялась умываться. С каждой порцией воды она утрачивала намек на привлекательность. И к концу в ней остались лишь удовлетворенно блестящие глаза, но в них больше никакого шарма.
Когда магазин вернулся к работе, состоялась непродолжительная беседа. Девушка говорила о том, что я был хорош и теперь не могу отказаться от картошки. Мне ведь нужно восстановить силы. Я отвечал, что очень жалею о произошедшем и не хочу ее больше видеть.