тело, на прижатую к животу руку. Было очень больно. Куда больнее, чем издевательские эксперименты Извекова с телепатией. Между пальцев бойко текла кровь, словно стремясь как можно скорее покинуть моё тело.
Олег был рядом в ту же секунду. Я ужаснулась тому, каким за одно мгновение стало его лицо: бледным, растерянным, беспомощным. Я услышала, как его пистолет упал на мостовую. Руки Олега приподняли меня с земли.
– Олег… – я не услышала своего голоса, но от попытки заговорить боль поднялась выше, и вместо вздоха я захлебнулась кровью. Кровь хлынула изо рта на рубашку.
Путаясь в мыслях, я попробовала все же сказать ему, чтобы он сейчас же оставил меня в покое и обратил внимание на приближающееся ворчание оборотней. Я слышала его, это ворчание. И слышала, как ровно шумит в ушах поток крови, которая толчками вытекает из моих ран. Боль жгла, но на неё можно было уже не обращать внимания. Я не могла произнести ни слова, ни вздохнуть, наглотавшись собственной крови, и уже не понимала, что происходит, и ничего не слышала. Только расплывающееся лицо Олега и в ушах мерный стук сердца, выталкивающего из меня последние остатки крови. Олег что‑то говорил, но, видимо, поняв, что я его не слышу, перестал говорить, притянул меня к себе и, пачкаясь в крови, прижался лицом к моему лицу… Я покорно закрыла глаза и постепенно перестала чувствовать сжимающие меня руки Олега. Вслед за этим толчки сердца стали тише и реже, и вскоре прекратились совсем. Стало тепло, тихо, и я, наконец, оказалась в состоянии полного покоя и дремучего беспробудного сна…
Все было кончено.
Но сразу же звуки вернулись. И перед моими глазами возникла мутная пелена, сквозь которую постепенно начала проявляться картина, которую я, кажется, только что наблюдала из несколько иного положения.
Тёмная аллея Сылве, освещённая только полной янтарной луной и крупными яркими звёздами, сверху, откуда я наблюдала за событиями, выглядела не такой уж зловещей. Только всмотревшись вниз, на копошащихся внизу существ, можно было понять, что там происходит. Несколько крупных псов‑зомби в беспокойстве сновали по кругу вокруг двоих людей на мостовой. А под липой, скрытый тенью кроны даже от луны и звёзд – но не от меня – стоял худощавый бородатый парень в комбинезоне. В его опущенной руке – пистолет, он был задумчив и печально следил за происходящим на аллее. Я видела, как губы его шевелились, а глаза блестели, но не от слез, а от возбуждения. Все внимание его было приковано к своим жертвам, одна из которых уже была мертва, когда я увидела все с высоты.
Оборотни бегали вокруг. Они были голодны. Это был голод превращения. Непременно нужно было растерзать жертву или обратить её в существо себе подобное. Я хорошо понимала жажду этих псов. Сейчас они могли только бродить вокруг, дожидаясь команды хозяина. Я чувствовала их мучительное нетерпение, подогретое у многих недавно испытанной болью, которую причинил им человек, сидящий сейчас посреди собачьего круга. Причинил, потому что защищался. Но псы не знают жалости. Они знают только свой голод, знают, как его