как, прошёл живот? А вши не подтвердились?
– Живот прошёл, к счастью. А ведь так плохо было, так плохо, – заныл Грелкин. – И тошнило, и всё остальное, да по несколько раз. Не ешьте вы сосиски в нашей столовке, Елена Дмитриевна!
Озерова побледнела на секунду, из чего Захар со злорадством решил, что сосиски уже были опробованы.
– Так что всё теперь хорошо, Елена Дмитриевна. Ведь главное для человека что? Здоровье, а остальное заработаем. Собственным трудом и зубрёжкой заработаем. А вот вши, кажется, подтвердились. Вшивый я маленько, Елена Дмитриевна.
Озерова отступала шахматным конём, сделала несколько шагов назад и вбок.
– Ну смотри у меня, Грелкин, – сказала она фальцетом, звучало это как «Ну, заяц, погоди!» – сейчас родительское собрание будет, мы обо всём побеседуем с твоими родителями. А сейчас марш на английский!
– Эх, зря я лихо разбудил, – вздохнул Захар, – тем более перед собранием. Ой, получу дома.
– Порвёт тебя мамка, как Тузик Грелку, – проговорил Кузька приевшуюся, а оттого совсем не смешную шутку и постучал в дверь кабинета английского.
– Да! – рявкнула англичанка вполне по-русски и набросилась на опоздавших. – Вы бы ещё через двадцать минут пришли!
– Извините, – пропищал Захар, прошмыгивая за Кузей к общей парте. – У нас с самой Еленой Дмитриевной Озеровой был разговор.
Через пять минут Кузя ткнул друга локтем в бок и кивнул на окно. Захар придвинулся поближе и вытянул шею. Внизу по дороге, в лёгком плащике бронзового цвета, торопилась на собрание мама Кузи.
– Первый раз идёт, – с нежной гордостью протянул друг. – Обычно папка моим образованием занимается, теперь у мамки боевое крещение произойдёт!
– А у меня наоборот, – вздохнул Захар, – папаня на собраниях ни разу не был. Фууу.
– Что фу? – взвился Кузя. – Таракана увидел?
– Хуже! Опять эта Ряженка на меня таращится.
Кузя перевёл взгляд на соседний ряд и противно хихикнул. Толстая, как два мамонта, Надя Сметанкина под кодовыми кличками «Ряженка», «Простокваша» и «Сыворотка» была влюблена в Захара с самого первого класс. И, вот бессовестная, даже не скрывала этого! Грелкин же испытывал к ней стабильное отвращение. Однако у Кузи были свои предположения на счёт того, точнее той, кто вызывала у привереды неподдельную симпатию.
– Слушай, – завертел головой Грелкин. – А где Кулебяка?
И, кажется, эти предположения оправдывались!
– Не вертись, – зашипел Кузя, словно уменьшаясь под гневным взглядом англичанки. – Сбежала твоя Кулебяка, ещё со второго урока улепетнула. Я, было, подумал, что вы вместе сговорились.
Захар вздохнул. Антонина Кулебяка была в их классе величиной непостоянной и крайне загадочной. У неё даже места не было – сидела, где хотела, то на первой парте появлялась её светловолосая голова, то на последней. Жила она вообще одна, родители вечно по командировкам мотались; уроки прогуливала, и никто ей за это не выговаривал. Знала слова на каком-то малоизвестном общественности языке, играла на скрипке, одевалась в то, что на других девчонках