работал с утра до ночи. За жизнь цеплялся. И зацепился. Мальчишек в обучение брал, а теперь у него целая сапожная мастерская: одиннадцать мастеров-сапожников и шьют обувь, и ремонтируют. От заказов отбоя нет. В обуви от Тараса ноги отдыхают. Красота, а не обувка. А уж как крепка и надежна! Носить не сносить!
И мастерская Тараса хорошо выглядит: чисто там, верстаки аккуратно расставлены, места рабочие удобно оборудованы и воздух всегда свежий, никакого смрада и копоти. Толковый мужик Тарас –сапожник. Ни в чем плохом ни разу не замечен, трудяга и трезвенник.
Выжидательно смотрел на Тараса воевода, и точно так же приглядывался к воеводе сапожник. Учуяли общие мысли – расслабились. Хоть и не ровня в обычной жизни, но сейчас можно говорить откровенно.
Вот ведь до чего дожили: рта раскрыть страшно.
Откашлялся Тарас:
– Кхе, кхе… Думаю я, господин воевода, что много вы добра княжеству нашему сделали. Сколько лет от врагов нас обороняли, и опять, видно, придётся стариной тряхнуть.
– Это точно ты подметил, мил человек, – усмехнулся Щур уголками губ. – Именно стариной…
– Что вы, что вы, милостивец наш! – испугался Тарас, глаза вытаращил, закланялся. – Я ни в коем разе не осмелился бы на ваш возраст намекнуть, присказка сама вырвалась. Вы у нас молодец хоть куда! Годы не берут!
– Ты дальше-то излагай, и без господина, – снова весело усмехнулся Щур, и глаза его молодо блеснули, плеснули искрами. – Чай, не о моих годах решился со мной поговорить.
– Что вы, батюшка воевода, конечно не об том, – испуганно замахал руками сапожник. – Мы своё место знаем… Да разве ж можно…
– Кончай реверансы, – построжал лицом воевода. – Этак мы до утра будем раскланиваться, турусы разводить, а время нынче дорого.
– Вели тебя стражники нынче, батюшка, испужались мы, думали всё уж…
– Вели да не вывели, – опять усмехнулся воевода. – Глядишь, мы их выведем быстрее.
– Верную речь ведёшь, милостивец наш, – радостно затарахтел сапожник, облегченно выдохнув остатки робости. – Бери ты это дело в свои руки, батюшка, а уж мы ничего не пожалеем: и денег наскребём, и сами к тебе под знамя станем. Ты уж только веди нас, батюшка, не погнушайся нами и дарами нашими малыми. Мы военным наукам не обучены, но смышлёны и старательны – обучимся. Совсем в разор ввели нас, окаянные: день и ночь обирают, как крысы по сусекам шарят. Всё мало. Мочи нет терпеть. Парня моего старшего изувечили, охромел парень на веки вечные, а за что про что набросились и не спрашивай. Попал на глаза в худую минуту – вот и вся его провинность. Как котенка отшвырнули! Ироды, одним словом. Ироды! Нелюди! Чтоб им пропасть совсем!
– Ой! – зажал рот сапожник и выпучил испуганные глаза на собеседника. – Вот же ж вырвалось. Не обессудь, батюшка воевода, нечаянно я… оговорился… Ты, говорят, с нечистой силой якшаешься, с нелюдями знаешься…
– Мои друзья – просто НЕ ЛЮДИ, – по слогам произнёс Щур, – но некоторым людишкам сто очков фору дадут. Ты это к сведению прими и другим передай,