Олег вылез на перегиб. Достаточно далеко, между прочим.
– Чимтарга, слышу вас хорошо, включаю рацию, – дежурной остротой ответил Верин.
– Леха, завтра никуда не идете. Ждете нас или спускаетесь в лагерь. Передай Руфине – выход на все восхождения закрыть. Отправку групп вниз отменить под любыми предлогами. Все передвижения только в направлении лагеря. Отцу скажи: район закрыт в связи с лавинной опасностью. Как понял, прием.
– Олег, какие лавины, ты что несешь? А клиенты? Прием.
– Передай, как я сказал. Своим клиентам скажешь – приказ Потапа! Прием.
– Да ты можешь сказать, в чем дело? Прием.
– Передай отцу: Фаны закрыты в связи с лавинной опасностью. Понял? Прием.
– Понял. Фаны закрыты в связи с лавинной опасностью. Прием.
– Все. СК.
– СК. – Леха выключил рацию и недоуменно пожал плечами: – Ничего не понимаю. Приказ всем вниз.
Посмотрел на часы и опять включил «Моторолу»:
– База, ответьте Мутным, прием…
Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады
Владимир Пчелинцев (Шмель)
– Докладывайте, товарищ капитан! – устало сказал Пчелинцев, сидя на груде кирпичей. Что тут раньше было, он вспомнить не мог, как ни пытался.
– Что там докладывать, комбат… – махнул рукой Сундуков. И присел рядом. Не та обстановка была, чтобы продолжать политес привычный. – Насчет жопы это ты, Глебыч, помелочился. Мы в таком, что слов нет. Хуже Панкийки.
Мимо командиров пробежало четверо солдат, несущих на плащ-палатке раненого. В опускающейся темноте не было видно, кого именно.
– И таких уже с полста будет. – Сундуков закурил, протянув пачку и майору. – А мы только вторую казарму пробежали на скорую руку. Слишком долго батальон на полигоне сидел.
– Благодарствую. По медицине какие новости? – Пчелинцев щелкнул зажигалкой, вспыхнул огонек сигареты. – Санчасть разнесло, знаю. А временем хоть ты не попрекай. И так сам себя сожрал за перестраховку.
– А вдруг прав был бы? И нас тут Чернобыль встретил? Или полк китайского десанта? По медицине следующее: раненых, вместе с нашими тремя, уже пятьдесят два. Может, еще кого нашли. Половина до утра не доживет. Четверть – крайний срок два-три дня. Переломы страшные. И контузий до черта. Докторскую хатку разнесло не целиком. Эпицентр далековато оказался, завалило только. Я два взвода отправил, пусть копают. Мезенцева откопали уже. Матерится, спирт пьет, оперировать бросается.
– Понятно. Подполковника хлебом не корми, дай отрезать чего. И балкой его не грохнешь, убийцу в белом халате. Ой, Саныч, как хреново-то мне…
– Немудрено. – Ротный огляделся и протянул комбату солдатскую флягу, увесисто булькнувшую: – Причастись. Может, полегшает.
Пчелинцев отхлебнул пару раз и вернул изрядно опустевшую флягу хозяину:
– Коньяк?
– Обижаешь! Самогон, на дубе настоянный. Свой рецепт.
– Так вот, мне полегчает, когда все на места вернется.
– Не вернется больше никогда. И пока мы сидим – личный состав