Этих слов тут не стояло – в этом он был уверен, – пока в лавку к нему не зашел Император.
Он выдвинул ящик, размел в стороны карандаши и прочие канцелярские осадочные породы и извлек когда-то купленный ежедневник. Там на первой неделе января значились имя и цифра, написанные его почерком. Потом – еще, каждые несколько дней недели, до самого конца месяца, и все – его рукой, а он не по-мнил, чтобы все это писал.
Ривера полистал страницы. Заполнен весь ежедневник. Но ничего же не происходило. Никакие зловещие пророчества “Большущей книги” не сбылись. Он швырнул ежедневник обратно в ящик и раскрыл “Большущую-пребольшущую книгу Смерти” на первой странице – на странице, которая изменилась с тех пор, как он читал ее в последний раз.
Теперь на ней значилось: “Итак, вы облажались…”
– ААХХХХХХИИИИИИИЕЕЕЕЕ! – Пронзительный визг прямо у него за спиной.
Ривера подскочил на два фута в воздух и отрикошетил от кассового аппарата, развернувшись к источнику вопля. На пол он приземлился с рукой на бедре, глаза распахнуты, воздуху в легких не хватает.
– Санта-Мария!
Перед ним стояла женщина – худая, как привидение, бледная, как снятое молоко, с нее свисали черные лохмотья, словно изодранный саван. Стояла прямо перед ним – между ними и шести дюймов бы не набралось. И пахло от нее мхом, землей и дымом.
– Как вы сюда…
– ААХХХХХХИИИИИИИЕЕЕЕЕ! – На сей раз – прямо ему в лицо. Он отскочил назад к самой стойке, отшатываясь от нее в ужасе, от которого трещал позвоночник.
– Прекратите сейчас же!
Привидение чуть отступило и ухмыльнулось, обнажая иссиня-черные десны.
– Работа такая, милок. Предтеча погибели я, нет?
Она поглубже вдохнула, словно чтобы испустить еще один вопль, – но тут зашкворчали электроды шокера, обретшие точку приложения где-то в ее лохмотьях. Она рухнула на пол кулем волглого тряпья.
2. Слухи о моей кончине
– Нельзя однажды перепихнуться с монашкой, а потом всю жизнь ходить по гостям и об этом рассказывать, – сказал Чарли Ашер.
– Ты не то чтоб ходил по гостям, – ответила Одри. Ей исполнилось тридцать пять – бледная и хорошенькая, золотисто-каштановые волосы у нее плескали наискось, и в ней ощущалась такая жилистая сила и наблюдалась такая протяженность конечностей, что хочешь не хочешь, а решишь: она много занимается йогой. Йогой она много и занималась. – Ты вообще из дому не выходишь.
Она любила Чарли, но за тот год, что они провели вместе, он изменился.
Одри сидела на восточном коврике в том, что раньше было столовой громадного викторианского особняка, а теперь стало буддистским центром “Три драгоценности”. Чарли стоял поблизости.
– А я что говорю? Я не могу никуда выходить в таком виде. Мне жизнь нужна, я должен не зря ее жить.
– Ты не зря и прожил. Ты спас мир. Разгромил в битве силы тьмы. Ты победитель.
– Не чувствую я себя победителем. Во мне четырнадцать дюймов росту, а хер мой волочится по земле, когда я хожу.
– Извини, –