попасть туда, надо по ул. Ленина дойти до железных ворот парка имени Матросова, заплатить 10 копеек и пройти его по прямой: мимо читальни в белом деревянном кружеве и с верандой, где допоздна играли в шахматы; мимо летнего кинотеатра и цирка-шапито к противоположному выходу. Там город начинает резко спускаться вниз. Двухэтажные деревянные, потемневшие от времени дома, кособочатся, цепляясь за неровную поверхность почвы, улицы петляют между домами, и спускаться приходится где бегом, где мелко семеня.
Это была прекрасная окраина в историческом центре города: наверху здание завода им. Кирова, впереди внизу река Белая, на противоположном берегу которой уже начинался пригород, так называемая Цыганская поляна.
Лачуга, в которой селились нанай, ее дети с семьями, стояла на самом краю плато, которое стекало вниз домиками, огородами и тропками к реке Белой. Со стороны улицы был вход в маленькую темную комнату. В другой половине лачуги была большая светлая, как бы сейчас назвали, студия. Чтобы перейти на вторую половину хибары, надо было пройти по узкой тропинке, прилепившейся к стене дома и обрывающейся вниз крутым оврагом. Деревянный туалет и огород почти сползли вниз. Зато сколько неба и как красива река внизу!
Родилась я в роддоме на Советской площади в самую середину золотой осени, когда природа разноцветна и торжественна. Когда по мокрому асфальту мелкими золотыми монетами рассыпаются листья берез. Но уже через неделю стылые ветра срывают листву с деревьев, воробьи и одна-две синицы скачут по бурым, издающим жестяной звук, листьям среди клочьев зеленой травы. Тянутся к небу черные промозглые ветви. И скоро миллиарды снежинок срываются с небес, укутывают озябшие ножки деревьев. Так на стыке переменчивых погод и стылого ожидания на ветру началось мое существование на земле.
Мой новорожденный крик разогнал мужчин из дома: от бабушки ушел ее гражданский муж, от мамы – мой отец. Поэтому появление темнокудрого младенца было омрачено удвоенной женской обидой. Фраза «разогнал всех мужчин», конечно, не более чем метафора. Не в младенце было дело. Мои родители поженились молодыми: отец работал на моторостроительном заводе в Черниковке, мама оканчивала полиграфическое училище. Оба танцевали в ансамбле. Им было не до детей. Но природа так устроена, что зародыш завязывает свой жизненный узелок, не спрашивая никого: вовремя или не вовремя. Ну и насчет того, что семья «потеряла» двух мужчин… Это случилось позднее и, конечно, не из-за меня.
Нашей семье дали комнату в Черниковке в двухэтажном желтом доме с жестяной звездой, венчающей шпиль. Мама вышла на работу переплетчицей в городскую типографию № 1, а я продолжала как-то расти, кто-то меня все время смотрел. Кличка у меня в детстве была Ленин. Видимо, мои крутые кудри напоминали лицо с октябрятского значка. Но, несмотря на дом под звездой и кличку, ортодоксальным коммунистом я никогда не была, как, впрочем, и диссидентом.
(Примечание: в том же году в Черниковку переехала семья Маканиных из Орска: Семена Степановича перевели сюда на строительство завода синтетического спирта, Анна Ивановна