Малыга, пожилой рыжебородый мужичонка лет пятидесяти. Он частенько бывал у Палагеи, и Марийка хорошо ведала его судьбу, о коей он не раз с горечью рассказывал, потягивая из оловянной кружки брагу или пивко. Гришка пристрастился к зеленому змию давно, с тех пор, как погибли три его сына от татар, наказавших жителей Переяславля за восстание брата Невского, Андрея Ярославича. Сам же Гришка и его жена Авдотья спаслись: во время ордынского набега на город оба ходили в лес по грибы. Вернулись вечером в мёртвый город: татары не только спалили избы и терема, но и посекли саблями всех людей. Тяжелым было возрождение Переяславля…
За неделю, как Гришке явиться в Марийкину избу, запылала ярым огнем юго-западная часть города с Никольской и Рождественской слободами. Виноватым оказался один из кузнецов, кой вопреки строгим запретам, ночью доделывал в своей кузне срочный заказ; искры угодили на соломенную кровлю соседней избы (лето стояло сухое и жаркое), и та вмиг занялась огнем. А тут и ветер, как на грех, загулял. Два десятка изб как языком слизало. Гришка с Авдотьей успели коровенку и овец со двора на улицу выгнать.
Малыга забрёл к Палашке, дабы залить вином горе, ведая, что у собутыльницы может найтись сулейка[26] бражки, кою она нередко готовила из солода.
– Чего-то, Марийка, никого у тебя не вижу. Мать, поди, в питейную избу убрела. А бабка где?
Марийка залилась горючими слезами.
– Да ты что, дядя Гриша, аль не ведаешь? В могилках покоятся маменька и бабушка.
У Гришки глаза на лоб.
– Вот те на! Пришла беда – отворяй ворота. Вот жизть-то наша. Плюнуть да растереть. Подумай-ка… Ну и ну.
Гришка долго сокрушался, а затем поведал о своём горе:
– Погорельцами мы с Авдотьей стали, а деньжонок на нову избу – вошь на аркане да блоха на цепи. Не ведаем, куда и приткнуться.
– Так ко мне приходите, – без раздумий предложила Марийка. – Живите, сколь захотите. И мне с вами отрадней будет.
– Благодарствую, дочка, – тепло изронил Малыга. – Добрая у тебя душа.
Затем Гришка осмотрел заросший бурьяном огород и запустелый, скособочившийся двор, вздохнул.
– Не любила Палашка с хозяйством возиться. Всю жизнь мотыльком пропорхала. Ну, да я не без рук, и Авдотья у меня работящая. И огород поднимем, и дворишко поправим. С коровёнкой не пропадём.
Глава 9. Мелентий Коврига
Мелентий Коврига припозднился: возвращался с сенных угодий уже вечером, когда июльское солнце завалилось за позолоченный купол белокаменного Спасо-Преображенского собора. Не зря съездил: мужиков надо проверять да проверять. Чуть спуску дашь – и половины сена не соберешь. На тиуна[27] же ныне надёжа плохая. Другую неделю в избе отлеживается. Крепко-де занедужил. Гнать бы такого подручника взашей, но лучшего тиуна не сыщешь. Мужики его, как черт ладана, боятся. Прижимист, на расправу скор. Правда, нечист на руку, но где найдешь тиуна, кой бы вороватым не был. Каждый помаленьку крадет.
Когда-то