борт прошли…
– Как же они тебя за мово-то отдали? – спрашивает Варвара Сергеевна невестку.
– Я сама ушла…
– И не жалко тебе их?
– Холодные они, как лягушки… и расчетливые. Я для них тоже товаром была, вроде гвоздей или крючьев. Отец-то разорился почти… А что они не больно удерживали, то это их Фенечка, старшая сестра надоумила «Божий знак… птицы запели… грядет жених…» Хитрая она, эта святоша, авось при новой власти такой зять, как Алексей, лучше другого богатого сгодится… Варвара Сергеевна «мама» Я вас об одном прошу – не пускайте их на порог, коли сунутся.
Каланча подходит с рюмкой к Зворыкину;
– Ну как, Алеха, не тянет на завод-то?
– Еще как тянет. Да вишь, делов невпроворот: тут тебе и свадьба, и революция, да и контра, обратно, внимания требует…
– А все-таки не забывай…
Алексей энергично подмигивает другому брату.
– Горько! – кричит тот.
Алексей немедленно «подсластил питье».
И снова блестящий, неприятный взгляд Кныша прилипает к молодым.
– Алешенька, если тебе хочется, целуй меня просто так, – говорит, высвобождаясь, Саня. – Ты же все глаза проморгал!
– Хватит лизаться, Алеша, – вмешивается Рузаев. – Холостому человеку глядеть тяжело.
В комнату вошла Фенечка, старшая сестра Сани. На ней обычное темное монашеское платье, строгость которого смягчена белым отложным воротничком.
Саня рванулась, будто хотела вышвырнуть сестру вон, но свекровь удержала ее.
– Будет тебе!.. Что мы, бусурмане какие, чтоб гостью гнать?.. Заходи, заходи, Аграфена Дмитриевна, милости просим!
– Я только на минуточку, – заверила Фенечка – Молодых поздравлю – и ко всенощной! – Она низко кланяется Зворыкину, Сане и подает ей расшитую бисером и бусинками картину, серафимы венчают победой архистратига Михаила, толстозадые ангелочки обвивают гирляндой не то раскаявшуюся грешницу, не то свежеиспеченную святую. – Прими, сестрица, вместе с родительским благословением.
Саня небрежно швыряет подарок на комод.
– Садись, девушка, – приглашает Фенечку Каланча.
– Швартуйся к нам, божья овца! – галантно добавляет Рузаев.
– Я с краешку, с краешку!.. Горячего вовсе не буду, только посижу полюбуюсь, – лицемерит Фенечка.
Рузаев схватил ее за руку и усадил возле себя. Наполнил сырцом большую рюмку и поднес ей.
– Ну-ка, опрокидонт!..
– Сей нектар и монаси приемлют! – поддерживает пьяненький сосед.
Фенечка отстранила рюмку и налила себе граненый стакан.
– За молодых! – возглашает Фенечка и лихо опрокидывает стакан в рот.
– Горько-о-о! – исполнившись непонятным восторгом, заорала самая маленькая из Зворыкиных, едва возвышаясь над столом двумя белобрысыми макушками.
Зворыкин снова потянулся к жене.
Кныш резко поднялся и, ни на кого не глядя, пошел к выходу.
– Кныш, ты куда? – с доброй хмельной улыбкой крикнул Зворыкин.
Кныш не ответил,