вознаграждение. С ее же слов: «Он как-то неадекватно все воспринял… зашипел на меня, будто я не топ-модель, а вокзальная шлюха! И сказал, чтобы я убиралась. Зачем тогда ходить в клубы? Сидел бы в отеле и смотрел «Дискавери». И вообще, приличные туристы так себя не ведут!»
Был допрошен персонал бутиков, ресторана и клуба, который находился на рабочей смене в то время, когда шведский гость совершал там операции по кредитной карте. Вначале информация была обнадеживающей. Ларсена вспомнили двое продавцов из бутика, администратор ресторана и оба официанта – в ресторане и в клубе. Все они довольно подробно описали, что он делал, как разговаривал, в каком настроении находился. С их слов, он был спокоен и доброжелателен, в настроении его не было тревоги, опасений или подозрительности. Ничто не указывало на то, что мистер Ларсен втянут в какую-либо криминальную историю. Увы, на этом хорошие новости заканчивались. Никто из персонала не мог вспомнить, общался ли с кем-то шведский гость, с кем он приехал и уехал. Уличным видеокамерам не удалось заснять, как Ларсен выходит из автомобиля или садится в него. Московские коллеги прокомментировали это, извиняясь: «Что вы хотите? У нас пробки кругом… Народ у клубов паркуется как попало, некоторые машины за квартал бросают. Боремся мы с этим, боремся, как умеем!»
Если следовать фактам и придерживаться объективности, у Марка Йове не было причин выражать недовольство сотрудничеством российской стороны. Тем более упрекать их в халатности, непрофессионализме или – боже упаси! – в саботаже. И все-таки чутье подсказывало опытному полицейскому, что не все так прозрачно в стране Толстого и Салтыкова-Щедрина, где полицейские столетиями были не до конца откровенны даже с собственным начальством. Что-то беспокоило Марка Йове. Но он пока не мог понять, что именно.
Глава вторая
Самолет слегка тряхнуло в воздушной яме. Хвостовая часть завибрировала, зажглось табло «Пристегните ремни», бодрый голос стюардессы сообщил, что они вошли в зону турбулентности. Кристина, не отрываясь, следила, как капля рома, выплеснувшаяся ей на грудь, перекатывается теперь из стороны в сторону по бледной коже, изо всех сил стараясь сохранить целостность.
Кристине этого никогда не удавалось. С раннего детства она чувствовала себя трансформером, собранным из разных, слабо подходящих друг к другу частей, будто взятых из игрушечных конструкторов. Иногда это вводило ее в ступор. Иногда заряжало игривым азартом, будто она шпионка, которая работает в чужой стране, под чужим именем и ежеминутно должна думать о конспирации. Детство представлялось Кристине чередой побед и преодолений. В первую очередь – побед над собой. Каждый день ставил перед ней планки, которые необходимо было перепрыгивать, каждый день подставлял подножки и звал к новым достижениям. В этом была заслуга отца. Его коварство и эгоизм. И ее проклятие. Так думала Кристина.
Мать Кристины, Беата Бхунту, была женщиной внешне покорной обстоятельствам и, казалось,