>
Я попытался встать, но острая боль, пронзившая левый бок, заставила отказаться от этой затеи, и я тихо вернулся в то же положение, в котором и пребывал. Пока пульсирующий нервный поток проносился меж ребер, ослабевая свою силу, я ни о чем не способен был размышлять, но стоило ноющей боли утихнуть, как в голове тут же зашевелились сбивчивые и несвязные мысли. Правда воспоминания о случившемся напрочь растворились в сознании не оставляя даже клочка, даже крошечной нити, чтобы хоть с чего-то начать пробуждать свой разум.
Вчерашний день представлялся туманным. Я помнил, как играл со своей группой долгие часы напролет, как закончилась репетиция, и все разбрелись по своим делам. И я тоже собрался куда-то пойти, но стоило только попытаться вспомнить то место, в которое планировал отправиться, в голове тут же возникала непроглядная темнота, и она едва ли не сильнее причиняла страдания своим властным забвением, чем неприятная пульсирующая боль в грудной клетке.
Отогнув край тонкой простыни, закрывавшей тело до плеч, я увидел обширный синяк, темной плотной лужицей охватывающей огромное пространство на торсе. Начинавшийся у солнечного сплетения, он ширился по всей левой стороне грудины, плавно огибая ее и исчезая где-то в районе поясницы практически сходя на нет. «Как же меня угораздило?» – промелькнуло в голове, и я впал в еще большее недоумение от увиденных увечий нанесенных мне чем-то или кем-то.
Вообще-то синяки, ушибы и ссадины для меня не являлись чем-то редким и непривычным. Не будучи человеком робкого десятка, мне не раз доводилось угождать в различные перепалки, в которых драки оказывались частым делом для музыканта порой не желающего мириться с различного рода вещами. Сейчас же усугубляло положение – полное отсутствие воспоминаний о произошедшем накануне событии, повергшем в столь болезненное состояние. И именно это доставляло наибольшее мучение из всего.
Тишина до этого напирающая на меня нарушилась отдаленными голосами о чем-то громко переговаривающимися между собой в больничном коридоре. Дверь резко распахнулась, и в комнату вошел высокий темноволосый человек лет сорока трех в белоснежном халате, идеально сидящем на его стройном теле. У размытого силуэта оживленной фигуры бодро ворвавшейся в палату стали вдруг угадываться знакомые черты, и образ появившегося человека неожиданно сильно обрадовал. Хоть что-то еще оставалось в моей власти, хоть кого-то я способен был узнать, и, значит, не все потеряно для ослабленного и уязвленного разума.
– Рад видеть, что ты пришел в себя, – приветливо улыбнулся Филипп, давний отцовский друг и врач нашей семьи.
– А я рад видеть знакомое лицо, – прижимая ладонь к своим ребрам, я приложил неимоверное усилие, но, наконец, смог переместиться в сидячее положение, облокотившись на широкую подушку.
– Не так быстро, – доктор взялся за плечо своего неугомонного пациента, предотвращая дальнейшие активные действия, способные только сильнее растревожить рану.
– Ерунда. Со мной бывало и похуже. Вот только… – я замялся, нацеливая на доктора испытующий взгляд. – Я ничего не помню.
Филипп сочувственно посмотрел на меня:
– Видимо у тебя просто шок после травмы. Защищаясь, мозг стер негативные воспоминания о произошедшем. Не исключено, что они к тебе еще вернуться, хотя может, и нет.
– Ты знаешь что случилось?
– Тебя сбила машина. Благо все обошлось только ушибами и легким сотрясением. Кажется, кому-то повезло родиться в рубашке, – доктор улыбнулся, а затем перекинул свое внимание на стоящие рядом с постелью мониторы, начав записывать что-то в тонкую карту на небольшом черном планшете в своих руках.
Я сидел в растерянном и разбитом состоянии на кровати пытаясь припомнить хоть что-то. Отблески и обрывки звуков и отрывочных видений мелькали в голове с такой быстротой, что зацепиться даже за одно из них выходило с трудом. Сдвинув напряженно брови, я вновь попытался заглянуть в прошлое, но безуспешная попытка только сильнее ввергла в неодолимое и непролазное оцепенение. Я, было, еще хотел о чем-то спросить Филиппа, но в последний момент передумал, осознавая, что какая-либо новая информация только усугубит мое состояние, скомпрометировав и предав забвению собственную память, которую не имел права баловать чужими ответами, оставляя за ней право, отыскать свои.
Тихие шаги по кафельному полу ворвались в хаос, творящийся в моей голове столь же неожиданно, как и появление врача всего несколько минут назад. Я повернулся в сторону двери, оставленную Филиппом чуть приоткрытой, и увидел в ореоле дверного проема медленно идущего ко мне отца. «Что ж, меня ждет очередная выволочка» – подумал я. Однако его лицо выглядело на удивление спокойным. Я тяжело вздохнул, но заметил это только доктор, проследивший за взглядом своего пациента:
– Нет, нет Андрей, только не сейчас, – Филипп преградил путь другу, не давая добраться до кровати собственного сына. – Он только пришел в себя.
– Спокойно Филипп, я не собираюсь его казнить. Просто поговорю, – настойчивый взгляд уверенного в себе мужчины сумел преодолеть оборону врача и убедил того сдаться, хоть и не без выдвинутых встречных условий.
– У