Мне захотелось сделать паузу. Нет, я не струсил, это что-то другое. Предположим, идёшь по музею и видишь, висит картина, ты на нее посмотрел и дальше пошел. Картину вроде бы видел, но так и не понял, что хотел сказать художник. Как это объяснить Яне?
Остановил машину в Газетном переулке, прошел по блошиным рядам и по длинной лестнице спустился к Дону. Мое любимое место, мы часто тут гуляли с мамой. Набережная сильно изменилась с тех пор, раньше не было лавандовых клумб, миллиона скамеек и сувенирных ларьков, а из развлечений помню только черные кнехты у девятнадцатого причала, на которые взбирался, чтобы лучше рассмотреть корабли речного флота.
Вдоль причала стоят прогулочные теплоходы и катера, вдалеке буксир толкает баржу с песком. Я почувствовал пристальный взгляд и обернулся. Против солнца стоял с распростертыми объятиями Макс. Эту тушу я не перепутаю ни с одной другой, мне и лица не нужно видеть. Я страшно обрадовался. Макс подошел вплотную и сдавил меня в объятиях так, что захрустели кости.
– Где, пропащий, пропадал? Вот уж не ожидал тебя тут увидеть.
– Всё как всегда, дела, делишки, дом, Яна, детишки…
– О, так вы ещё встречаетесь, рад за тебя.
– Не просто встречаемся, Макс, мы живем вместе, а завтра подадим заявление в ЗАГС.
– И кого ждёте?
– В смысле?
– В том смысле, что она же беременна, в положении, залетела. Так понятнее, да?
– А, ты об этом. Нет, Яна не беременна.
– Теперь я чего-то не понимаю. У тебя жар, что ли? Ты здоров, парень? Ау! Проснись, старичок. Может ты не в курсе, но не обязательно жениться на каждой, которая дала нюхнуть промежность.
– Слова подбирай, про Яну говорим, как – никак.
– А что это меняет?
– Не вынуждай меня…
– Вынудишь тебя, как же, исчез, ни ответа, ни привета, трубку не поднимаешь, а выясняется, что Володя просто друзей на шкуру променял.
– Заткнись.
– Да иди ты, Иуда.
– Тебе туда же, скатертью дорожка.
– На свадьбу не приду, можешь не тратиться на приглашение.
– И не собирался.
Макс смачно плюнул под ноги, не подал руки, развернулся, перешел дорогу и засеменил по лестнице прочь. Меня захлестнула злость, хотелось что-нибудь крикнуть ему вслед или швырнуть, но под рукой ничего не оказалось.
Сколько же во мне злости?! Очень много. Я накопил ворох обид, что тут поделаешь, не умею прощать. Мой гнев может кипеть годами, но ни на грамм не испарится. Трудно жить с таким багажом. Макс – толстокожий кабан, забудет, наверное, про ссору уже через минуту, а я не забуду. Видеть больше не хочу эту свинью, Яна насчет него была права.
Над Доном низко кружат чайки, в мутной воде отражается Ворошиловский мост. Смотреть здесь больше не на что, бесит унылый пейзаж. Ссутулившись, неспешно я побрел к машине. По пути обложил матом цыганку, удача, видите ли, скоро меня ждёт и нежданное богатство, аферистка грязная.
В машине я почувствовал покой. Запустил двигатель, с воздуховода