грош, а соплей на червонец. Кустов, читай.
Кустов. Прилично ли будет?
Алексей. Коли я говорю – читай!
Кустов (читает). «Жестокий! Вспомните об ласках ваших, хотя оные по правде не умышленны были. Однако ж я худо защищалась и не платила ль вам тем же?»
Алексей. А-а, вон это кто!
Кустов (читает). «Куда девался мой разум? Я себя всегда добродетельной считала, только я уж больше не такова».
Алексей. Тю-тю, матушка.
Кустов (читает). «Несчастное заблужденье! Я обязана любить своего мужа и в ту минуту, как о сем пишу, совсем вам предаюся. Праведное небо! Для чего это в грех вменяют?»
Григорий. Мысль верная, я б и сам желал понять.
Кустов (читает). «Но что я говорю? Какой ты жестокосердый! Увы, я ни в чем упрекнуть себя не могла, жила без порока, была довольна, находилась в невинности спокойно…»
Алексей. Опять заныла… тоска берет…
Кустов (читает). «И вот ведаю, что творю преступленье, но оно мне необходимо. Я бы много отважилась, если б стала противиться волнующим меня движеньям?»
Алексей. Не сама писала. Разрази меня гром, с французского перетолмачила… Право…
Кустов (читает). «Государь мой! Мы оба стали изменниками. Вы изменили другу, я – супругу. Итак, вы любите недостойную женщину, я – бесчестного человека…»
Алексей. Точно, точно – из письмовника взято. Какой же я ее мужу друг? Много чести. (Кустову.) Брось. Надоело.
Кустов. Вы, ваше сиятельство, в любви счастливы.
Алексей. Вот еще… Какое тут счастье? Это не счастье, а баловство. Ладно, оставьте нас с братом одних.
Кустов и Ферапонт Фомич уходят.
Григорий. Зачем он тебе?
Алексей. А сам не ведаю. О прочих знаешь все наперед. Что подумают и что скажут, а этот нет-нет, да и удивит.
Григорий. Уж будто?
Алексей. Иной раз даже взбрыкнет. После очнется от страха в поту, а мне забавно.
Григорий. Вчерашнее помнишь?
Алексей. Помню только, что был в безудерже.
Григорий. Дрался на кулачках. И с кем же? Со всякой сволочью. Фу ты, пропасть… Занятие для героя Чесмы.
Алексей. Что делать, Гриша, скука заела. Каково мне с моим-то норовом на Москве небо коптить. Да и люди не кони, взглянуть не на что.
Григорий. Нет, Алеша, рано, рано разнежился. Время тревожное – не для забав, не для шутов.
Алексей. Да отчего же? Его величеству Пугачеву сделано усекновение членов. Мужички берутся за ум, а всякая челядь в себя приходит.
Григорий. В этом-то, Алексей, и суть. Покамест дрожали за свои головы, было им не до нас с тобой. Где уж было с Орловыми воевать, когда Пугач у них на дворе. Теперь же вся мразь, какая ни есть, только и ждет, когда споткнемся.
Алексей. Помилуй, ты спас Москву от чумы, в честь твою в Царском воздвигнута арка.
Григорий. А ты турка без флота оставил. Что нам заслуги считать, Алеша? Чем больше заслуг, тем больше врагов. Иной раз чувствую, воздуха мало. Он злобой отравлен, тяжко дышать.
Алексей.