смотрел теперь на ядреную розовость ее спального мешка, лишь намекавшую на женственность содержимого, и думал: «Вот и все… как это просто и естественно произошло. Ничего нового не придумать, и нечего громоздить истины и самому громоздиться поверх них. Вот тебе и истина – справа от тебя лежит та, которую ты искал… ну, лет семь точно. И на маршруте поисков было столько отворотов, поворотов, тупиков и кольцевых тропок, что можно было еще лет сорок бродить по ним. Или стоять, как витязь перед камнем, пока самому не превратиться в камень, и думать, куда пойти… Ан нет, видишь, как оно вышло! И главное, само… само собой… как-то незаметно и даже мимоходом. Ну да! Мы же в первый день просто шли рядом по шоссе. Потом после завтрака стали подниматься на Долгоруковскую… потом у Кизил-Коба уже пили воду из одной кружки… не, наоборот, сначала пещера, потом яйла! А… неважно… потом я уже надевал ей рюкзак… потом обед рядом, вечер… дрова, костер, палатка – все вместе и уже… когда? А, уже на десятый день мы бродим вдвоем по пляжу, и она сладко стонет просто от одного взгляда. И вот вчера…».
Тут Август для себя самого окончательно срезюмировал итог, так как мешок с его невестой стал мило шевелиться и оживать. «Так… значит, я сказал, что долго искал. Так, потом, что знаю, что нашел. Потом, очень верю… ну, понятно, обещаю, в общем, давно хочу… э… было бы неплохо… как же я там… просыпаться в палатке вместе… всегда! Во как! Она сказала, что не согласна всегда в палатке, что есть и другие виды жилья. И засмеялась…». Августу очень нравилось, что она так беззаботно умеет смеяться. И дело не в том, что ей было всего двадцать три, что Август был старше ее на десять лет и она еще об этом не знала, потому как Август всегда выглядел лет на пять моложе – главное было то, что его горизонт, его маршрут по жизни стал четко различим. И всем вокруг: и черному морю, и синему небу, и желтому известняку за спиной было ясно видно – что она согласна!
Август уселся и теперь сверху оглядел свое найденное в обычном походе сокровище. Оно носило, естественно, красивое и, само собой разумеется, подходящее только ей имя – Екатерина, Катька, Катруся, Катенок, иногда – Cat, «Catepillar ты мой фирменный, а ну, отвали мне побольше…» или «Каток, ну что накатим?».
Правда, в палатке был еще один мешок, и в нем тоже спала девушка и она тоже носила имя Катерина. Они стали подругами тоже в этом походе, еще в поезде, по пути в Симферополь. А на следующий день в нестройном походном течении полусотни рюкзаков на асфальтовой глади между Симферополем и Алуштой его летучий сине-черный парусник рюкзака, который Август про себя за высокую посадку и четкость корпуса именовал не иначе как «корветом», поравнялся за поворотом на Кизил-Коба с двумя тихоходными посудинами желто-русого цвета. Первая была стандартной «галерой»: приземистая и широкая, постоянно помахивала веслами рук, стараясь удержать темп движения. Вторая обтекаемыми очертаниями длинных ног, их гладким берестяным лоском напоминала легкое каноэ с приподнятой кормой.
Катеньке