чистили, однако без особых результатов.
– Как вы знаете, я не состою членом клуба… – проговорил Харден, неожиданно подошел к письменному столу, положил на него шляпу и, понизив голос, продолжал: – Не осмеливаюсь снова утруждать вас. Вы и так много для меня сделали. Все же, если вы согласитесь уделить мне пять минут, никак не больше… Речь идет не о материальной помощи, боже упаси! Понимаете, у меня нет соответствующего образования, и я не могу с этим справиться.
Я не понимал, к чему он клонит, но был сильно заинтригован и, чтобы придать ему смелости, сказал:
– Ну, конечно, я помогу вам, если буду в силах.
Он молчал, ничего не отвечая и не двигаясь с места, поэтому я наугад добавил:
– Речь идет о каком-нибудь аппарате?
– Что? Что вы говорите?! Откуда, откуда вы… – выпалил перепуганный Харден, как если бы я сказал нечто неслыханное. Казалось, он хочет попросту удрать.
– Но ведь это ясно, – по возможности спокойно ответил я, стараясь улыбнуться. – Вы одалживали у меня провод и вилки, а стало быть…
– О, вы необычайно проницательны, крайне проницательны, – в словах Хардена звучало не одобрение, а скорее испуг. – Нет, никоим образом, то есть вы ведь человек чести, не правда ли? Могу ли, смею ли я просить вас… То есть, одним словом, не пообещаете ли вы мне, что никому… что сохраните все, о чем мы говорим, в тайне?
– Да, – ответил я решительным тоном и, чтобы убедить его, добавил: – Я никогда не нарушаю данного слова.
– Я так и думал. Да! Я был в этом убежден! – сказал Харден, сохраняя хмурое выражение лица и не глядя мне в глаза. Еще раз потер подбородок и прошептал: – Знаете… есть кое-какие помехи. Не знаю почему. Не могу понять. То почти хорошо, то ничего не разберешь.
– Помехи, – повторил я, потому что он умолк, – вы имеете в виду помехи приема?
Я хотел добавить: «У вас есть коротковолновый приемник», но успел произнести только: «У вас…», как он вздрогнул.
– Нет, нет, – прошептал Харден. – Речь идет не о приеме. Кажется, с ним что-то стряслось. Впрочем, откуда мне знать! Может, он просто не хочет со мной говорить.
– Кто? – снова спросил я, потому что перестал понимать Хардена; тот оглянулся и еще тише сказал:
– Я принес это с собой. Схему, вернее, часть схемы. Я, знаете ли, не имею права, то есть не совсем имею право показывать ее кому бы то ни было, но в последний раз получил разрешение. Это не моя работа. Вы понимаете? Мой друг, речь идет, собственно, о нем. Вот рисунок. Не сердитесь, что нарисовано так плохо, я пытался изучать различные специальные книги, но это не помогло. Все надо изготовить, сделать в точности так, как нарисовано. Я бы уж позаботился обо всем необходимом. Все уже есть, я раздобыл. Но мне этого не сделать! С такими руками, – он вытянул их, худые желтые пальцы дрожали перед моим лицом, – вы же сами видите! В жизни я ни с чем подобным не сталкивался, мне и инструмента не удержать, такой я неумелый, а тут нужна сноровка! Речь идет о жизни…
– Быть может,