ехал в автобусе и смотрел сквозь запотевшее стекло.
«Пора приостановиться, что-то мне нехорошо, – сказал себе Евгений и ощутил нехватку воздуха, духоту, которая никак не могла вдруг появиться в комнате, где была настежь открыта форточка, – все, остановка, нужно перевести дух и разобраться в том, что получилось».
Открывать глаза не хотелось: там, где-то далеко, непонятно где, в глубине подсознания было так тихо и спокойно, что Евгений поймал себя на мысли о том, что он не отказался бы от того, чтобы задержаться там подольше. В этом, конечно, трудно усмотреть что-то удивительное – за работой не только художники, но и вообще многие творческие люди теряют связь с реальностью, целиком погружаясь в сочиненное, вылепленное, нарисованное, сыгранное или сотворенное еще какими-то другими способами. Это отдельный, совершенно неведомый, а порой и непостижимый мир со своими принципами, правилами и законами. Сам акт творения предполагает, что все эти принципы, правила и законы известны лишь тому, кто творит. Он на время погружается в них, живет по ним – но потом раздается щелчок пальцами и все мгновенно меняется. В мире снова действуют привычные законы, правила и принципы и все, что было до того, превращается во что-то далекое и отвлеченное.
Первым делом Евгений взглянул на часы. Наручные остановились, с ними такое случалось не раз – падения и прогулки под дождем действовали на механизм беспощадно. Евгений встряхнул рукой и приложил часы к уху: внутри корпуса раздавалось ровное умиротворяющее щелканье.
– Вот какие вы, всегда в самый ответственный момент меня подводите, – прошептал Евгений и покачал головой. – Оставляете меня без времени, а без времени я как без рук.
Он задумался было о том, что сказал, но тут же не смог припомнить, о чем он говорил и нехотя поплелся на кухню. Электронные часы показывали семнадцать двадцать две. Евгений взялся выставлять правильное время на своих часах и к искреннему удивлению подметил, что время пролетело очень быстро – и началось это с того момента, как он начал писать картину. Даже слишком быстро, если учесть, что Евгений по обыкновению сознательно писал неторопливо, вдумчиво и то же самое воспитывал в своих учениках, и уж за чем, а за временем следил очень тщательно, стараясь делать в работе небольшие перерывы. Ему нельзя было напрягаться – подскакивало давление, начинала болеть голова, не слушались руки и ухудшалось зрение – все это заставляло Евгения несколько вечеров спокойно сидеть в кресле перед телевизором. Хуже пытку придумать было сложно.
– Что же это такое получается? – рассуждал Евгений вслух и потирал руки, на которых осталось несколько маленьких пятен краски. – Сейчас пять, даже начало шестого, а я взялся за это еще в час. Больше четырех часов, а я ничего не заметил и даже не прервался! Что за муза водит меня за нос?
Что странно – Евгений даже не помнил, как именно рисовал он картину. Он напряг память. Последнее, что он мог припомнить, это как готовил краски, потом стоял с закрытыми глазами, почудилось,