Аморал. Роман Шнайдер

ия. На обшарпанном, покосившемся столе, некогда служившим центральной фигурой больших и дружных семейных праздников, стояла помятая пластиковая полторашка, на две трети заполненная непонятной жидкостью желтоватого цвета, от которой исходил такой аромат, что любой мало-мальски адекватный человек обходил бы это вещество на расстоянии десятка метров. И все же, в напарниках этой бутылки состояли несколько кусков серого хлеба, крошки от которых были неаккуратно, но живописно разбросаны по столу, и пара яблок, не первой свежести, с проступающими коричневыми пятнами.

      – Сегодня все, больше не будет. – Хриплый голос, вырвавшийся из глубин склочной бороды одного из мужчин, явно давал понять, кто сегодня «угощает».

      – Ленкааа! Нарежь яблоки, что мы, не нтилихенция чтоль?! – Второй мужчина был явно крупнее, вел себя агрессивней, давая понять, кто в этой компании главный.

      Хозяин квартиры взял нож, ничем не выделявшийся на фоне окружающего, такой же уродливый и не выдержавший схватку со временем. Нож упал на стол, к нему потянулась рука, мало отличающаяся от мужской, морщинистая, грязная, местами в царапинах, пожалуй ее выдавал лишь меньший размер и более длинные, но такие же грязные ногти.

      В тот же момент другая рука схватило одно из яблок, неторопясь, позволяя остальным увидеть и понять, что произойдет дальше.

      – Ну, кто нтилихенция, а кто правящий класс! – Мужчина с густой щетиной и ежиком коротких седых волос, с ухмылкой прищуривая глаза, которые выдавали насмешку и уверенность еще больше, благодаря сдвинутым темно-бурым, с проседью, бровям. Он выглядел более ухоженно, чем окружающие и казался здесь случайным гостем, управляющим, заглянувшим на ужин к крестьянам.

      Нож, только что лежавший на столе, исчез из поля зрения. Его подхватила мощная рука, которая проделывала подобное уже не раз. Затуманенный мозг дал команду неожиданно ясно, не пытаясь отдавать себе отчет о последствиях, это был рефлекс, навязанный опытом и законами жизни маргинального общества. Лезвие ножа не было длинным но его хватило, чтобы отнять жизнь с первого удара. Человек, с торчащей из горла рукояткой холодного оружия упал со стула и забился в предсмертной агонии. Окружающие тупо смотрели на происходящие, не делая каких-либо попыток помочь пострадавшему. Убийца взял помятую бутылку, сделал из нее жадный, долгий глоток, и вышел из квартиры, абсолютно не терзаясь угрызениями совести или переживаниями о дальнейшей судьбе.

      Хозяин квартиры, Владимир Михайлович, молча стоял, опершись рукой о столешницу и думал о том, кого заставить вытирать кровь, густо растекающуюся по полу кухни.

      В тот день умер его сосед и был навеки потерян его лучший друг и собутыльник Мишка.

      2

      .

      Владимир Михайлович знавал и лучшие времена. Когда-то у него была семья, жена и замечательная, похожая на папу, дочурка. Им приходилось сталкиваться с разными этапами в жизни. Тяжело дался распад Союза: с маленьким ребенком на руках, молодая семья, как и миллионы других пребывала в томительном и волнующем ожидании того, что будет дальше. Дальше было хуже: крах экономики, расхищение и полный развал производства, на котором трудился еще молодым, подающим надежды инженером, Володя. Все это обернулось чередой нескольких полуголодных лет, благо у него руки были «из того» места, и он мог приносить домой те скудные заработки (часто просто еду или бутылку водки), которые держали семью на плаву. Судя по всему, именно в этот период у Володи и случился надлом.

      Первый звоночек будущего краха.

      3.

      Как и по всей стране, тотальный бандитизм не обошел и маленький провинциальный город, в котором жил Владимир Михайлович с семьей. Для преступной деятельности он абсолютно не подходил: спокойный, добродушный человек, он и представить себе не мог возможность совершить преступление. Конечно, по юности ему приходилось драться, и часто он не уступал своим оппонентам, ни по габаритам, ни по упёртости и желанию взять верх. Однако, забрать что-то чужое, не заработанное собственным трудом или, тем более, лишить человека здоровья или жизни было для Володи чем-то запредельным, сказывалось строгое воспитание родителей, уверенных коммунистов, чтивших и закон и мораль.

      Однажды вечером, он возвращался с шабашки с хорошим уловом, знакомый рыбак вручил ему полведра карасей и бутыль самогона за, казалось бы, пустячную помощь в починке мотоцикла. Володя шел домой с предвкушением вкусного ужина и выгодной сделки на следующий день: с женой они пили разве что по большим праздникам, а вот горячительное всегда можно было выменять, либо на еду, либо на игрушку любимой дочурке Кате, в которой молодой отец души не чаял.