особенной привязанности – лишь профессиональное уважение. Он мало говорил, редко примыкал к каким-либо компаниям, собирающимся на работе в редкие моменты затишья. Казалось, он наблюдает за миром, и особенно за мной. Его глаза не выпускали меня из виду, я часто чувствовала на себе его спокойный, но настойчивый взгляд. Он ласково мне улыбался, с любопытством прислушивался к моим разговорам с пациентами. Удивлялся моей самоотверженности и пытался понять ее мотивы.
– Не принимай ты все так близко к сердцу, – как-то сказал он мне, забыв о своей обычной сдержанности и отстраненности.
– Не могу иначе, – тем не менее ответила я с вызовом.
– Сама себя сожрешь, – предупредил он.
– Не получается быть такой же равнодушной, как ты.
– Я не равнодушный. Я профессионал. Я знаю свои пределы и за них никогда не захожу.
– Может, за твоим суровым взглядом прячется нежная, ранимая душа? – пошутила я.
– Без души здесь вообще делать нечего. Но она долго не выдержит, если ее не беречь.
– Это точно, я чувствую, что черствею, привыкаю, и это мне вовсе не нравится.
– Это нормальная реакция организма, попытка сохранить душевное здоровье. Она происходит независимо от тебя, потому что твои естественные стремления ведут к гибели.
– Я не хочу превращаться в холодную, отстраненную профессионалку.
– Если ты будешь профессионалкой, ты всегда будешь правильно выполнять свою работу, ту самую, за которую тебе платят.
– Безо всякой страсти?
– А страсть тебе следует поискать в другом месте, – парировал он невозмутимо, словно радуясь, что нашел мое слабое место.
Может, он был и прав. Я всю душу, все чувства вкладывала в работу, потому что не знала, куда их еще девать. Взгляд Луки безмолвно предлагал наконец применить их по назначению. Ни любви, ни нежности не было в этом взгляде, но он был честным и открытым, и я видела в нем себя как на ладони: уязвимая, измотанная и все же весьма привлекательная девушка.
После этого разговора мы как-то сами собой стали часто оказываться вместе возле кофе-машины. Говорили сперва о пациентах, а потом и о собственной жизни, о наших пристрастиях и вкусах. Он рассказывал мне о спектаклях и фильмах, о ресторанах и кафе, и я постепенно осознала, что упускаю множество простых человеческих радостей, что жизнь проходит мимо. Лука переживал в этот момент развод с женой. Разводились они по обоюдному согласию, как взрослые люди, продумав и обсудив свое решение. Дети, по его словам, тоже уже смирились с неизбежным.
Мне было с ним спокойно и легко; его внутренняя зрелость вселяла в меня чувство уверенности, а внимание волновало и льстило. Он пригласил меня на ужин, потом еще раз… Он приближался ко мне тихо и осторожно, как к раненому воробышку: лишь бы не спугнуть, а то ведь вспорхнет и улетит.
Мы стали любовниками. Не возлюбленными, нет, всего лишь любовниками, парой… Попутчиками? Не знаю, как определить эти отношения, связывающие наши тела и наши мысли,