ум, в том числе и те, которые считаются дикими и лишенными дара речи.[37] Говорят, остановив Давнийскую[38] медведицу, причинявшую огромный вред жителям, он долго гладил ее и, покормив хлебом, орехами, отпустил, взяв с нее обещание никогда больше не касаться одушевленных существ. Она сразу же ушла в горы и леса и с той поры никогда больше не видели, чтобы она нападала на скот. (61) Увидя в Таренте на пастбище быка, жевавшего зеленые бобы, Пифагор, подойдя к пастуху, попросил его сказать быку, чтобы он не ел бобов. Когда пастух посмеялся над его словами и сказал, что не умеет говорить по-бычьи, а если он умеет, то пусть лучше сам даст совет быку и убедит его делать то, что нужно, Пифагор, подойдя к быку и пошептав ему долгое время на ухо, не только в этот раз тотчас заставил быка не есть бобов, но и потом, говорят, этот бык вообще никогда не ел бобов и еще до глубокой старости жил в Таренте возле храма Геры, где все называли его священным быком Пифагора, питался же бык пищей из рук людей, которую те подавали ему при встрече. (62) На Олимпийских играх, когда Пифагор беседовал с учениками о гаданиях по полету птиц, о символах и знаках, говоря, что некоторые птицы, и в том числе орлы, – вестники от богов, посылаемые истинно боголюбивым людям, в небе появился орел, и Пифагор заставил его спуститься к нему и, погладив, отпустил назад. Этими и тому подобными рассказами подтверждается способность Орфея повелевать животными, укрощая их и удерживая силой исходящего из уст голоса.
Глава XIV
(63) Но главной Пифагор считал заботу о людях, которая была необходима, чтобы предвидеть будущие обстоятельства и об остальном учить правильно. Ибо он очень живо и ясно помнил множество случаев из своих прежних жизней, которые прожила когда-то давно его душа, перед тем как была заключена в это тело, и с помощью несомненных доказательств утверждал, что он был Эвфорбом, сыном Панфоя, противником Патрокла, и из стихов Гомера особенно восхвалял следующие. Эти посмертные стихи себе самому он пел под аккомпанемент лиры с особенным вдохновением и отчетливой декламацией:
Кровью власы оросились, прекрасные, словно у Граций,
Кудри, держимые пышно златой и серебряной связью.
Словно как маслина древо, которое муж возлелеял
В уединении, где искипает ручей многоводный,
Пышно кругом разрастается; зыблют ее, прохлаждая,
Все тиховейные ветры, покрытую цветом сребристым;
Но внезапная буря, нашедшая с вихрем могучим,
С корнем из ямины рвет и по черной земле простирает, —
Сына такого Панфоева, гордого сердцем Эвфорба
Царь Менелай низложил и его обнажал от оружий.[39]
Рассказ о том, что в Микенах в храме Геры вместе с троянской добычей лежал этот щит фригийца Эвфорба, мы опустим как слишком хорошо известный. Кроме того, говоря обо всем этом, мы хотим показать, что он помнил свои прежние воплощения и поэтому стал заботиться о других людях, припоминая, какие прежде они прожили жизни.
Глава