Н-не…
– Не знаешь ты, что тут делаешь. Оно и видно. Слушай, иди сюда, поговорим нормально? Холодно же! Хочешь попрыгать – купим тебе скакалку, но про крыши забудь!
«Вот не зря Эрик говорил, что я – фиговый психолог», – подумала она. Страха Александра по-прежнему не чувствовала. Перед ней был взрослый мужчина, который нес ответственность за свою жизнь – и смерть. Никто ведь не заставляет его тут торчать, сам пришел! И если прыгнет, будет виноват сам.
Но это не значит, что она собиралась бросить его.
Мужчина то ли не услышал ее слова из-за дождя, то ли не понял их. Он по-прежнему смотрел в ее сторону – скорее, на звук повернулся, не похоже, что он до конца осознал ее присутствие. А до Александры только теперь дошло, что он плачет.
Рассмотреть это в темноте было трудно, но у нее наконец получилось. И это были не истеричные рыдания алкоголика. Похоже, он даже не замечал эти слезы – они просто срывались с глаз. Их в его подсознании порождало то же, что заставило его подняться на крышу.
– Я… н-не хочу… умирать… – прошептал он. Судя по голосу, он уже начал замерзать.
– Так и не надо!
– Н-но я… дол-лжен…
– Кому?
– Н-надо… Д-должен… За такое…
– Парень, посмотри на меня! Что ты мог такого сделать, что сам себя к казни приговорил? Однако разговаривать с ним было бесполезно. Его сознание было повреждено алкоголем, загнано в замкнутый круг. Скорее всего, он не привык столько пить, и теперь это играло против него.
Он оказался заперт внутри парадокса. Самоубийство – это капитуляция, отказ от ответственности за свою жизнь. Этот мужчина, похоже, сдаваться не привык, и сама его природа протестовала против такого финала. В то же время, он был достаточно умен, чтобы поддаться совести – от этой кары освобождены блаженные маргиналы, которые от душевных терзаний не страдают. Он совершил нечто такое, что наполнило его отвращением к себе самому.
Вот только это в глазах Александры было не недостатком, а преимуществом. Он был способен стыдиться, винить себя, страдать из-за поступка… На матерого уголовника никак не тянет!
Но объяснять это ему было бесполезно. Предыдущая попытка поговорить с ним показала, что он сейчас абсолютно не способен к диалогу. Значит, придется по-другому.
Александра звонко свистнула – так, что свист получился чуть ли не громче воя Гайи. Этим умением она искренне гордилась, а Эрик, смеясь, называл ее за такое пацанкой. Резкий громкий звук проник в пьяное сознание куда эффективнее слов. Самоубийца замолчал, перестал сетовать на неминуемость своей кары и тупо уставился на Александру. А она не собиралась с ним ворковать, она обратилась к нему тоном, который про себя называла «злой и гадкий полицейский».
– Значит, так! Сюда иди. Никакой смерти не будет.
– Н-но… должен…
– Заткнись и иди сюда, я из полиции, я буду решать, что с тобой делать, если ты совершил преступление, – Александра даже продемонстрировала ему удостоверение, хотя он не мог ничего разглядеть