или виноделию. На странице «dates importantes»[3] 1970 год был отмечен, потому что Роберт Мондави, хозяин «Калифорнийской винодельни Роберта Мондави», встретился с бароном Филиппом де Ротшильдом де Бордо – и для встречи они не нашли более подходящего места, чем Гонолулу. В 1973 году важнейшим событием оказалось присвоение наконец-то баронскому кларету «Шато Мутон-Ротшильд» статуса «первого крю»[4]; родственники Нины, судя по всему, не обрадовались случившемуся из-за связи барона с калифорнийцем Робертом Мондави. В одной из пометок на полях эти двое были названы «прислужниками гнусного калифорнийского Диониса».
Среди записей попадались и совершенно загадочные и непонятные ему. За весь 1978 год имелась лишь одна надпись, переводившаяся как «Мондави посетил Медок – провал». Итог следующего года подводила фраза: «Молитвы услышаны! Новая филлоксера».
К 1984 году относились всего два слова: «Опус первый», но тут-то ему как профессионалу все было ясно.
«Опусом первым» называлось калифорнийское вино урожая 1979 года, выпущенное Мондави и Филиппом де Ротшильдом в 1984-м как совместный продукт их основных калифорнийской и французской виноделен. Оно было изготовлено из каберне-совиньон с небольшой добавкой каберне-фран и мерло для смягчения резкости, порожденной жарой, стоявшей в Напе в мае 1979 года, десять дней бродившее с мезгой и выдержанное два года в бочках из неверского дуба в Мутоне – в Медоке. Кокрен помнил, что «Опус первый» представлял собой тонкое и элегантное каберне, но автор записей в молитвеннике не нашла для него добрых слов: «le sang jaillissant du dieu kidnappé», написала она – «искристая кровь похищенного бога».
На следующей странице помещалась запись уже за 1989 год: «J’ai recontré Androcles, et c’est le mien» – «Я встретила Андрокла, и он мой».
На эту страницу была вложена фотография Сида Кокрена.
И сейчас, сидя в номере мотеля «Стар», пьяный Кокрен испытывал некоторое удовольствие от того, что Нина любовно сохранила его фотокарточку… пока до него не дошло, что он позировал, опершись подбородком на кулак правой руки, и что в фокусе снимка находится не его лицо, а отметина в форме листа плюща на тыльной стороне ладони.
И вот тогда он соорудил из подручных материалов доску-уиджу.
Используя стеклянную пепельницу вместо планшетки, он набрал по буквам обращение к призраку Нины, а потом произносил вслух вопрос и позволял пепельнице двигаться по собственной «воле» от буквы к букве.
Когда оказалось, что устройство вроде бы работает, он перепугался до тошноты. Он кропотливо записывал на бумаге, позаимствованной в мотеле, буквы, на которые указывала пепельница, и из них складывались французские слова.
Из самых первых слов он понял, что действительно был тем самым Андроклом, упомянутым в записи на страничке молитвенника, а первоначальное подозрение, что он сам – втайне от самого себя – подыгрывал, двигая планшетку, заставляя ее излагать то, что он хотел прочитать, оказалось опровергнуто с появлением следующей фразы: «TU TEXPOSES AU DANGER POUR SAUVER LE DIEU DANGEREUX» – «ты подверг себя опасности, чтобы спасти опасного