серо-голубые глаза.
Мартину Беку исполнилось сорок девять. До пятидесятого дня рождения оставалось немного, но большинство считали, что он выглядит моложе.
4
Кабинет в здании на Вестберга-алле красноречиво свидетельствовал, что кто-то другой долго исполнял обязанности руководителя комиссии по расследованию убийств.
Конечно, кабинет был тщательно убран, и чья-то заботливая рука даже поставила на письменном столе вазу с васильками и ромашками, и все-таки давали себя знать отсутствие педантизма и явная склонность к милому беспорядку.
Особенно в ящиках письменного стола.
Вне всякого сомнения, кто-то совсем недавно извлек из них кучу предметов, но кое-что осталось. Например, квитанции за такси, старые билеты в кино, исписанные шариковые ручки, коробочки из-под пилюль. На канцелярских подносиках – цепочки из скрепок, круглые резинки, куски сахара, пакетики с заваркой… Две косметические салфетки, пачка бумажных носовых платков, три пустые гильзы, сломанные часы марки «Экзакта»…[10] Не говоря уже о многочисленных клочках бумаги с различными записями, сделанными крупным, четким почерком.
Мартин Бек уже обошел другие кабинеты, поздоровался с коллегами. Большинство были старые знакомые, но он увидел и немало новых лиц.
Теперь он сидел за письменным столом, изучая ручные часы. Они годились только в утиль, стекло запотело изнутри, а в корпусе, если встряхнуть, гремело так, словно весь механизм рассыпался.
В дверь постучали, и вошел Леннарт Кольберг.
– Привет, – сказал он. – Добро пожаловать.
– Спасибо. Твои часы?
– Ага, – мрачно подтвердил Кольберг. – Они побывали в стиральной машине. Забыл карманы опростать. – Он поглядел кругом и виновато добавил: – Честное слово, я начал прибирать в пятницу, но меня оторвали. Сам знаешь, как это бывает…
Мартин Бек кивнул. Кольберг чаще других навещал его в больнице и дома, поэтому никаких особых новостей сообщить друг другу они не могли.
– Худеешь?
– Еще как, – ответил Кольберг. – Утром взвешивался, уже полкило долой, было сто четыре, теперь сто три с половиной.
– Значит, на диете всего десять кило прибавил?
– Восемь с половиной, – возразил Кольберг с оскорбленным видом. Потом пожал плечами и добавил: – Черт-те что. Дурацкая затея. Гун только смеется надо мной. И Будиль тоже… А ты-то как себя чувствуешь?
– Хорошо.
Кольберг насупился, но ничего не сказал. Открыв свой портфель, он достал прозрачную папку из розового пластика. В папке лежало что-то вроде отчета, небольшого, страниц на тридцать.
– Что это у тебя?
– Считай, что подарок.
– От кого?
– Допустим, от меня. Вернее, не от меня, а от Гунвальда Ларссона и Рённа. Такие остряки, дальше ехать некуда. – Кольберг положил папку на стол. Потом добавил: – Извини, мне пора.
– Далеко?
– В ЦПУ.
Что означало: Центральное полицейское управление.
– Зачем?
– Да