в сторону, на опрокинутый стакан пива, потом на перепуганное лицо официанта, который бежал из подсобки с пледом под мышкой, и снова на Павла.
Воспоминания навалились толпой, и я потратила ещё с минуту на то, чтобы переварить их.
Мы были в моём прошлом. Павел разве не уверял, что смотреть воспоминания безопасно? Тогда почему по ощущениям меня словно пытались заморозить в холодильнике для мяса?
И почему у моей лисы было три хвоста, и Алек упал, а потом совершенно фантастически завис в воздухе. Может, это был сон? Господи, какого чёрта я крикнула имя Алека, когда пришла в себя? …как же стыдно.
Пока я предавалась неутешительным мыслям, Павел, укутав меня в колючее покрывало, полушепотом обратился к официанту:
– Слышь, друг, организуй чай погорячее. И это… Есть у вас еще пледы?
Это был всё тот же официант, что и раньше. Чёрная шерсть обрамляла мутные глазки-бусины его Эмона-хорька, точно воровская маска. Пошевелив усами, он с сомнением посмотрел на меня:
– Думаю, тут не пледы нужны, а скорая. Стоит вызвать.
– Обойдёмся.
– А если нет? Мне и без вас проблем хватает, – Хорь достал мобильник, намереваясь набрать номер.
Павел поднялся. Его Койот ощетинился и оттого выглядел крупнее, чем обычно. Обнажив клыки, он угрожающе рычал.
– Ты глухой? Я сказал, обойдёмся. Убери телефон. И принеси плед. – Кажется, ему даже силу не пришлось применять.
Хорёк разве что к земле не прижался, закивал, соглашаясь на всё, лишь бы с него сняли прицел прожигающего взгляда:
– Ладно-ладно, мне-то что! Ваше здоровье, не моё.
“Должно быть, Эмоны чувствуют друг друга, даже без особого зрения”, – подумалось мне.
Вскоре я, замотанная в несколько пледов, уже отхлёбывала круто заваренный имбирный чай. Озноб потихоньку отступал, а пальцы согревались о кружку. Стол вернули на место, а разлитое пиво вытерли. Павел молча, то и дело хмурясь, строчил кому-то длинные смски.
Моя лисица тихо поскуливала и тянулась мордой к Эмону старосты, словно ища защиты. В такие моменты Узы вспыхивали ярче, точно души разговаривали через них. Я прикрыла веки, прокручивая в голове недавнюю сцену и немея от стыда. Словно меня вывернули наизнанку, обнажили нутро, и оказалось, что я совсем не та молчаливая скромница, какой притворяюсь. Я злая. Двуличная. Готовая ранить любимого в ответ на обидное слово. Вот чего стоит моя любовь. Если бы не те оскорбления, Алек никогда бы не оказался так близко к смерти. Можно ли оправдаться тем, что я была ребёнком? Обиженным на мир подростком или…
– Я очень рассчитываю, что ты сейчас обдумываешь, откуда взялась та чёрная дрянь, которая спихнула с крыши рыжего Ромео, а не убиваешься из-за подростковой вспыльчивости, – проворчал Павел и поднял взгляд от телефона. – Святые угодники, – он устало подпёр подбородок ладонью. – Тебе что, переживать больше не из-за чего?
У меня горели щёки. Я сказала с нервной усмешкой:
– Так успокой меня. Скажи, что всё было не так кошмарно, как выглядело.
– Кошмарен