одиннадцатого я был на месте. Пришел пораньше, как договорились, чтобы заранее обсудить с сыном ситуацию.
– Ну, пойдем на улицу, – обнял я его, уводя от казенного аскетизма. – Рассказывай, что почем и как дело было.
Достал сигарету и закурил. Сын поморщился.
– Что, неужели не куришь? – поддел я его.
– Не дождешься.
И это мне знакомо. Сигарета – первый знак мужского значения. Для многих часто и последний. Может, курит, да не хочет расстраивать?
– Как мама?
– Похудела.
– Не мама похудела – платье поправилось! – нравоучительно сообщил я. – А чего похудела?
– Не знаю.
– Ну, значит, весна. Я тоже, брат, похудел, – предъявил я лопающийся пояс брюк. – Ладно, давай рассказывай.
Выяснилось, что сын поперек отца и божьего духа влез в историю с тремя неизвестными. Были два его одноклассника, которым Ванька Сомов, шустрый молодой человек четырнадцати лет из их же класса, предлагал таблетки. Какие и зачем – все, само собой разумеется, знали. Какие же еще таблетки могут предлагать в школе? Это, знаете ли, и первокласснику известно. Так вот, они сообщили об этом Лехе, а тот, в свою очередь, поделился с классной. А та, не будь дура, доложила директору. А тот, не будь дурак, накатал заяву в этот самый наркоконтроль. Когда стали разбираться, то те двое, кому это предлагалось, от всего отбоярились, и оказался мой сын рыжим и честным, а таких, как известно, правосудие любит пользовать и сзади, и спереди. Кроме того, взбеленилась успешная, горластая мамашка Ваньки Сомова, грозя затаскать нас по судам за поруганную честь своего недоноска. Ну, не суки ли?
Телефон в кармане попросился наружу по нужде.
– Вы уже встретились? – спросила нас мать моего сына.
– Все в порядке, не волнуйся.
– Он тебе все рассказал?
– Да, во всех подробностях.
– Ну, и что ты думаешь?
– Вот дырку они от бублика получат, а не Шарапова! – от все души пообещал я и показал телефону руками, как это будет делаться.
– Хорошо, спасибо, – культурно поблагодарила жена. – Побудь с ним потом, если сможешь.
– Обязательно смогу, не волнуйся.
И мы двинулись на допрос. Сунулись было в кабинет, но там было занято, и нас попросили подождать. Пока ждали, я косился на сына, украдкой разглядывая его упрямый профиль. Весь в мать. Моего ничего не проглядывает. Может, и хорошо. Бог даст, не будет кобелизмом мучаться. Как быстро и бурно он меняется! Грядущее возмужание гонит с лица остатки ребячества, последние следы сказки пасуют перед застывшей наготове усмешкой. Прыщики на щеках у носа, черная пушистая полоска над губой. Дорогой ты мой, куда же ты так спешишь!
Я вдруг вспомнил его маленького, радостно-косноязычного, одолеваемого непослушными словами.
"Очень больно болит!" – жаловался он мне, показывая на сбитую коленку.
"Мы его сделали, мы его стукнули 400 раз!" – хвастался он, победив мальчишку со своего двора.
"У