с распущенными волосами, высунулась наружу. На нее повеяло запахом роз.
– Цветочники открывались, – улыбнулся майор Шахар-Кохав, – я решил завернуть в Иерусалим по дороге домой и не прогадал, – на его светлых волосах блестели капельки росы.
– Ты нырнул в кусты, – хихикнула девушка, – чтобы тебя не услышали. Спасибо за букет, – она ахнула, – извини, мне надо покрыть голову.. – Эмиль заметил за занавесями расшитый серебром синий шарф.
– Несколько прядей все равно видно, – ради церемонии он переоделся в свежую форму с боевыми нашивками, – а сегодня я видел не только волосы, но и ее грудь, пусть и немного, – год назад он видел Элишеву на пляже в бикини.
– Та жизнь ушла, – он думал о девушке со сладкой болью, – Элишева теперь совсем другая. Она станет моей и я никому ее не отдам, даже Моше, – майор был уверен, что Моше Судаков давно мертв. После осенних праздников Элишева организовывала еще одну демонстрацию.
– Пусть митингует, – хмыкнул Эмиль, – когда арабы отдадут его тело, мы поженимся…
Рав Бергер махнул Хане, женщина внесла в зал серебряное блюдо. Мальчик потянулся, поморгав серыми глазками.
– Скоро все закончится, – шепнула Хана, – не бойся, мой маленький, – она передала блюдо Аарону.
– Я тебя люблю, – одними губами сказал рав Горовиц, – скоро увидимся, милая, – доктора Гольдберга усадили в старинное кресло, обычно хранящееся на складе. Кроме обрезаний, его выставляли в столовой только на Пурим. На праздник в кибуце всегда разыгрывали спектакль.
– Здесь сидит царь Ахашверош, – вспомнила Хана, – я обещала помочь им с постановкой в следующем году. Мальчику или девочке к тому времени исполнится три месяца, – она думала о будущем со спокойной уверенностью.
– Аарон прав, – муж нес блюдо к креслу, – все в руке Всевышнего. Никогда нельзя терять надежду, – Хана скользнула за шторы, рав Бергер откашлялся:
– Благословен входящий во имя Всевышнего, – он налил вина в серебряный кубок, – кто займет место отца? – Эмиль вспомнил неловкий голос Элишевы:
– Папа предложил сказать благословения, но он сандак. Это заповедь… – девушка смутилась, – может быть, ты не откажешься? Мы хотели назвать мальчика Авраамом…
Майор Шахар-Кохав уверенно шагнул вперед: «Я займу».
Часть одиннадцатая
СССР, июнь 1974
Москва
Письмо написали школьным каллиграфическим почерком, на листах, вырванных из тетрадки в косую линейку.
– Дорогой Павел Наумович, – в Сыктывкаре еще пользовались чернильными ручками, – мама плохо пишет по-русски, а я отличница в школе… – Павел улыбнулся: «Они все учатся на круглые пятерки», – поэтому вам буду писать я. Папа говорит, что мицва поддержать человека в беде, тем более, что вы осуждены безвинно, – Павел, впрочем, пока не считался осужденным.
– Только обвиняемым, – он сидел в комнате