к ним не стыдно,
Когда проходишь у воды
Среди нестриженных газонов,
Едва расцветшие сады
Навстречу выдохнут озоном.
Земля и в городе земля,
В ней почек, лопнувших истома,
И молодые тополя,
Как домочадцы, ждут у дома.
Работа
Зданья, памятники, скверы,
Все смешалось в голове:
Я работаю курьером
И летаю по Москве.
Переулки, закоулки,
Магистрали, тупики —
Это все мои прогулки
Снегопадам вопреки.
Растормаживаю нервы —
Начинаю новый старт —
Я капель встречаю первой
И вдыхаю талый март.
Говорят, поэтов ноги
Кормят так же, как волков, —
И, клубясь в пыли дороги,
Нарастает гул стихов.
«Опять спешишь сквозь анфилады…»
Опять спешишь сквозь анфилады,
И восхищаясь, и дивясь,
Эпохи рухнувшей громада,
Настенной летописи вязь.
Не стёрты в памяти названья
С упоминанием вождей…
На каждой станции свиданье
С прошедшей юностью твоей.
Ты стала кровной кольцевая,
Как лестницы твои круты,
Воспоминанья наплывают.
Как поезда из темноты.
Напрасно всматриваюсь в лица.
Зажатая со всех сторон,
Раскрепощённая столица —
Многоязыкий Вавилон.
О чём, опившись пепси-колой,
Базарят бритые юнцы —
Не разберу – другая школа.
Дороги в разные концы.
«До свиданья, чужестранцы…»
До свиданья, чужестранцы,
Ветер севера в лицо…
Под Москвой полей пространство,
Золотых лесов кольцо.
Немцы курят сигареты
По-немецки говорят,
На исходе Бабье лето,
Краски осени горят.
Даль прозрачнее, светлее,
Переводчица в углу
Прижимается сильнее
К запотевшему стеклу.
Неприкаянны и близки
Вдоль дороги кольцевой
Всё мелькают обелиски —
След сражений под Москвой.
И взирают иностранцы,
Сдвинув модные очки,
Как впиваются в пространство
Азиатские зрачки.
Как глядит она тоскливо,
От движенья захмелев,
На разметанные гривы
Жарко убранных дерев.
И глаза её, и плечи,
Как последнее «прости»,
Как порыв славянской речи,
Им нельзя перевести.
«Я рада февралю…»
Я рада февралю,
Как радуются брату —
Весь город закуплю,
На всю свою зарплату!
С утра пеку блины,
Похожие на солнце —
Глаза устремлены
В звенящее оконце.
Роняю нож. Ура!
Скорей бы гость явился.
Не зря