поездки, через какое-то время я позвонил Пугачевой. Не застал. Потом позвонил еще. В отъезде. Еще. Будет через десять дней. Больше не домогался. А через год и сам за хранение знаменитого солженицынского письма Съезду писателей уволенный из газеты, где тогда работал и уже почуявший гэбистское дыхание в спину, уехал за Урал, от греха подальше. И понемногу стал забывать о той конопатой, безгрудой, с ногами иксиком рыжеволосой певице по имени Алла Пугачева. Но забыть себя она не давала. Новые песни, шумные победы на фестивалях, статьи, сплетни о личной жизни. Тоненькая девочка вырастала в зверька, в бестию. Однажды она устроила истерику в Доме литераторов, сорвав с носа администратора очки и шмякнув их об пол за то, что та не узнала уже узнаваемую певицу. Но именно Пугачева заставила заевшихся госчиновников Минкульта уважать и себя, и всю нашу эстраду, платившим гроши тогдашним звездам даже за стадионные аншлаги. Она выбила тогда ставку 75 рэ за «сольник». И Пугачевой стали не только восхищаться, но и видеть в ее лице, в ее «бестийской» хватке защитницу.
Году, наверное, в 75-м после одного концерта в том же ЦДЛ, воспользовавшись случаем, в перерыве я зашел к ней за кулисы. Думал, напомню о полете на севера, перемолвимся – договоримся о встрече. Но Алла или вправду, или сделала вид, что меня не узнала. Я немного стушевался и откатил от звезды, полагая, что тот давний комсомольский чес выветрился из ее биографии. Ведь она уже и впрямь взлетела под небеса, превращаясь в живую легенду. И многое при этом было не для моего пусть и полуинтеллигентского обоняния и слуха. Ведь все шло в кассу: фанатство бешеных поклонниц, ночами дежуривших у ее квартир, полное молчание о ней на Западе, ее просто там не знали, драка с Джуной в доме на улице Горького, любовь Брежнева, потом Ким Ир Сена, мешки гастрольных рублей, позже прогоревшие у «Властилины», слухи о пластических операциях и клинической смерти, соперничество с Ротару, наконец, 15-е место на ЕвроТВ и оправдание провала. Все работало на ее имидж, сама же она уже не отличала победы от поражения. Пугачева заставила себя полюбить. Внушить, что она «самая-самая». Единственная, неповторимая. С первых полос газет, с телеэкрана, голосами диджеев и домашнепрописных ораторов отовсюду: Алла, Алла Борисовна, наша Пугачева. Композитор Ханок выпустил о певице целую книгу, назвав ее стихийным бедствием, «пу-га-чев-щи-ной». А буквально на днях в одной газете он же, по-видимому, смертельно на Пугачеву обиженный, обозвал ее «стареющей теткой», всем надоевшей.
Да и я вижу: Пугачеву любят и ненавидят, ставят на пьедестал и вываливают в грязи, ее именем клянутся и проклинают: «Возьми тебя, Пугачиха…» Бестия! Зверь! Но Филипп Киркоров исповедовался мне о том, как надо любить женщину и как не стыдно быть подкаблучником у великой Аллы. Приносить ей кофе в постель и по тридцать раз в день звонить ей по телефону. Она сломала двухметрового гренадера. Но она же и вознесла его к звездам.
Эдита Пьеха, и впрямь сама легенда, история советской и европейской эстрады, гордая, воспитанная, промолвила мне