друга хозяина, ценителя шумных и щедрых застолий. Без Якова дом казался осиротевшим.
– Что, удивляешься, куда попал? – остановившись передохнуть, спросила Двойра. – Без стекол и с обгорелыми стенами подъезд, как видишь, выглядит не очень. И это ты еще не видел разломанный чердак. Увидишь – поразишься.
– Сильно больно ходить? – Морской заметил, что при подъеме по ступенькам Двойра опирается на палку уже всерьез и останавливается отдохнуть на каждом пролете. – Это последствия того ранения, после которого тебя демобилизовали?
– Та и то, и это, – отмахнулась бывшая жена. – Бедро – последствие ранения, нога – неосторожного обращения с водой. – И тут же пояснила: – Весной, пока лед еще не сошел, мы в прорубях воду брали. Я, как ты знаешь, грацией и ловкостью никогда не отличалась, подскользнулась, чуть не свалилась с моста… В итоге ногу крепко повредила.
– Счастливица! – По зимнему Андижану Морской тоже знал, что такое набирать воду в проруби с моста. – Могла бы и под лед уйти.
– Вот именно! – охотно согласилась Двойра. – С тех пор считаю, что родилась в рубашке, и пропагандирую отстоянный талый снег как крайне полезный для здоровья способ что-нибудь выпить.
Двойра полезла за ключами, и Морской снова обратил внимание на «похоронку» в ее руке. Взял, поднес к глазам, прочитал.
Возле проруби на Лопани, зима времен оккупации
– Соседку берегу, – смутилась Двойра. – Помнишь, когда в самом начале войны в Харьков волна беженцев нахлынула, я все боялась, что нас уплотнят? Держалась тогда, как дура, за отдельную жилплощадь. А в феврале 43-го, когда домой вернулась и узнала, что на комнату Якова какой-то женщине ордер дали, даже обрадовалась… Было с кем потолковать длинными одинокими вечерами. Соседка у нас человек небывалого духа и мужества. Знал бы ты, какие мы тут с ней чудеса жизнелюбия проявляли в самые сложные месяцы. Сейчас она, кстати, как наши пришли, так сразу по специальности на завод работать вышла. Даром что пенсионерка. Трудится, трудится, еще и на ночных сменах постоянно. Думаешь, из-за пайка или жалования? Нет! Ради сына. Завод оборонный, и ей кажется, что чем больше они вместе с этим заводом сделают, тем легче ее сыну на фронте придется, тем быстрее он домой воротится. А он, – Двойра потрясла в воздухе «похоронкой», – вот он где. Я почтальоншу нашу утром встретила. Узнала, что несет… Нельзя вот так обухом по голове матери давать… В общем, ищу слова, думаю, как подготовить почву… У соседки моей еще дочка есть – затерялась где-то в эвакуации. Думаю, может, переключу ее мысли на поиски, а потом уже и извещение покажу. Не знаю…
Едва они вошли в квартиру, из дальней комнаты вышел Женька. Высоченный, еще по-подростковому сутулый и нескладный, но глядящий совсем по-взрослому.
– Дядя Морской, вы?! – не скрывая радости, ахнул он. – Вот здорово! Ну теперь у Ларисы точно все будет в порядке. Да и у меня! Да и у всех нас!
Морской крепко обнял Женьку, моргая с удвоенной