когда кран был настолько испорчен, пересохли трубы, мне в то утро было уже невозможно вымыть грязную посуду. Впервые в жизни, мне захотелось как-то убраться на кухне, сложить одинаково столовые предметы, уложить все толстой тканью рядом с раковиной и постелить свежую скатерть на стол. Потом вымыть руки несколько раз, освободив их по локоть, закатив рубашку, вымыть размокшим мылом. Можно было прожевать кусок мыла, но вкуса я давно уже не чувствовал, если и прожевать, то можно будет разговаривать уже с идеально, чистым ртом. Но сейчас за гранью двери, в этом самом пространстве угасающего света, мне нужно было собраться и побежать в здание, где таких вот бунтарей приставляли к углу стены, потом не давали им практически весь день ни капли воды, но я стоял в углу и обдирал эти обои, промокшие от моих слез. Потом, когда я научился писать, так как писал я корявым почерком, с множеством ошибок, мне нравилось писать иероглифами, выписать эти палочки, потом накрывать их крышей другой диагонали. Во мне загоралась идеи формулы. Мне всегда хотелось ставить эти дроби, потом знаки равно, все же точные науки меня привлекали, и я в уме вычитывал скорость набухания влажной бумаги, какие именно изменения происходили с клочком. Бумага съеживалась, потом взбухала, потом можно было пальцем разорвать, вновь склеить, или загнуть углы, а потом вычесть под каким углом будет бумага высыхать. В суммарном выходе из всего, мне нужно было закрыть за собой дверь, положить ключ под вазу, либо закинуть ключ в почтовый ящик. У нас были низкие ступеньки, небольшой огород без забора, и множество изголодавшийся кошек, разгуливали вокруг. Конечно, собакам мне приходилось радоваться больше. Собаки обычно мне говорили, что теперь пора отсюда скоротечно исчезать, чем быстрее, тем лучше, а кошки, только и ждали, когда я смогу приоткрыть им дверь на кухню, чтобы они как следует, похозяйничали, навели порядок, да и возможно, научили меня прислушиваться к словам собак. Да, тогда я не закрывал дверь, оставлял им проход, и поспешил снова в школу. Ничего не менялось, мои проявления чувств были уничтожены.
Наконец я подбежал к школе и вдруг на пороге столкнулся со своим учителем по музыке, и вдруг у меня проскочила мысль, а вдруг учитель ему подскажет, как прочесть эти ноты. Как только подойти к нему? Может быть после уроков. Именно с этим учителем я решил поздороваться:
– Здравствуйте, учитель Аделбречт! Доброе утро! Как ваше здоровье?
– О, Олеандр! Рад тебя видеть. Ты выучил песню?
– Какую песню? Послушайте учитель Аделбречт, вы можете мне помочь с одной книгой нот, там очень интересное музыкальное произведение. Смогу ли я к вам зайти после урока?
– Конечно, Олеандр. Буду рад тебе помочь. Заходи, конечно.
Он наклонил голову и пошел дальше по коридору. Видимо он себя не особо хорошо чувствовал, это был самый болезненный учитель в нашей школе, но как он играл на пианино, просто мечта. Вот я и решил к нему зайти, даже не просто ради книги, а так поболтать, он хоть немного прислушивается ко мне. Всем остальным учителям просто