можно было и подниматься. Распалить пожарче угли, вскипятить воду на чай, вытащить с морозного погреба чутка заготовленной с осени оленины к обеду. Можно и рыбиной себя побаловать, но чай не четверг нынче, да и мало её осталось, лучше поэкономить. Зимой ведь не находишься на рыбалку. До Ангары пол дня пути. Туда не спеша, с ночёвкой идти нужно, сразу же после нереста, когда жаркие июньские деньки чередуются с короткими, полными покоя и умиротворения ночами. Вот тогда рыбалка – это рыбалка!
Напившись обжигающего, душистого чаю, заваренного из собственноручно собранных целебных трав, Фёдор Иннокентьевич довольно фыркнул. Как бы он не экспериментировал с травками всякими да различными, а на выходе всяко одно выходило – чай Добрый: наваристый, душистый, забористый, сон как рукой снимал, да бодростью на весь день заряжал, хоть в магазине продавай такой чай, хоть в аптеке, нарасхват будет! И лекарства многие заменит и жажду утолит! В нем и тонус, и долголетие, и витамины – чабрец, бадан, мята, и всё, всё, все что Тайга по доброте душевной жалует тем, кто хочет с ней жить в согласии да мире.
Прожевав слегка разогретый прямо на углях кусок оленины, Фёдор Иннокентьевич, допил чай, поднялся, и глянув на висящие на стене часы, принялся одеваться.
На часах было ровно десять, прекрасно! Как говорится – точность вежливость королей. Но в случае Фёдора Иннокентьевича было одно весьма примечательное «но». Часы давно не ходили. И во сколько бы он не собирался выйти из дома – он всегда выходил вовремя! Ровно в десять. Что делать далее, и во сколько Фёдору Иннокентьевичу было без разницы, но вот выйти из дома ровно в десять, он считал верхом пунктуальности и самоорганизации.
Натянув заштопанную да залатанную во многих местах телогрейку, Фёдор Иннокентьевич с трудом отворил дверь. Раскидал валенком приваливший её за ночь снег, и щурясь на солнце, вдохнул полной грудью первую за сегодняшний день порцию чистейшего Таёжного воздуха.
Благодать! Что может сравниться с этим божественным ароматом промёрзшей за зиму хвои, замешанным на абсолютно непередаваемом запахе дикой природы. А эта ослепляющая белизна девственного снега!
Нахлобучив потуже древнюю ушанку над которой уже неоднократно успела поработать вездесущая моль, Фёдор Иннокентьевич двинулся за дом, в сторону отхожего места. Перво-наперво нужно было вылить ведро, служащее ночным туалетом и хорошенько затереть его снегом. Проделав это не шибко приятное занятие, Фёдор Иннокентьевич отнёс ведро в дом, и хорошенько притворив дверь, дабы Зимушка не напустила в хату своего холодного дыхания, зашагал в сторону стоявших в разнобой домишек.
– Чимчиткэ-чирррчитхэ!!! Чэуччи-чэуччиии.... – А что б тебя окаянная! Кто ж это тебя речи орокской (Тунгусо-маньчжурский диалект) обучил только.... Птичка – птичкой, а озноб с таких чириканий аж за душу берет.
Замерев на мгновение подле ещё одной разлапистой ели, Фёдор Иннокентьевич, придерживая косоухую ушанку рукой, огляделся вокруг. Ну точно, Весна! Вот уже и капает слегка с нагретого на солнце лапника. Ночью значится