анных выше некуда, умных, казалось бы, тоже. Но, как ополоумевшие, в общем психозе рвали и топтали они на Манежной розданный им в изобилии номер газеты «Правда» с перепечатанной там статьей итальянского журналиста о пьяных выходках Ельцина в Америке. Их кумир в тоге отца демократии, их знамя, безупречное сладкое имя только что обретенного вождя затмило им все, и никакой другой образ, никакую иную правду они не в состоянии были принять. Редактора газеты через несколько дней уволили. Выкрики выступающих и утробный гул наэлектризованного академического волеизъявления до сих пор стоят у меня в ушах, как нечто совсем уж непотребное, хотя и до того, и после в Кремлевском Дворце съездов и на улицах и площадях насмотрелся и наслушался я вдоволь. Мы – Василий Белов, Владимир Крупин и я – пришли на Манежную в сопровождении нескольких крепких ребят, взявших на себя нашу охрану на случай, если будем узнаны и зачислены во враги. Мы пытались отказаться от сопровождения, считая такую предосторожность излишней, но… на всякий случай, решительно сказано было нам.
Позже, в сентябре 1991‑го, когда Съезд народных депутатов распустил сам себя, и я с облегчением, что кремлевское мое сидение, слава богу, закончилось, выходил из Кремля через Спасские ворота, на меня и моего спутника набросилась толпа разъяренных женщин, и сбили бы с ног, да подоспела помощь.
Вспоминаю об этих случаях, чтобы показать атмосферу и психоз тех «окаянных дней». Воистину: кого Господь хочет наказать, у того отнимает разум.
Николай Иванович Рыжков осторожно обмолвился в книге о негативной роли Съезда народных депутатов в событиях тех лет. Как депутат этого «органа народовластия», не пропустивший ни одного съезда и даже ни одного заседания, могу сказать больше: дьявольский ум запустил это «изобретение» на и без того раскаленную почву. Но раскалена она была только в больших городах и по национальным окраинам – трансляция Первого же Съезда, продолжавшегося в мае – июне 1989 года две недели, разнесла науку махровой ненависти везде и всюду. «Революционеры» подготовились к нему прекрасно и роли свои распределили с выверенной точностью. Не исключено, что и тбилисские события за полтора месяца до съезда были спровоцированы и приурочены к нему же, уж очень они пришлись кстати для оголтелого наступления на союзную власть. И видно стало на всю страну, что власть слаба и идет на уступки. До Съезда – тбилисские события, и сразу после него в июне – резня в Фергане, в январе 1990‑го еще более страшная резня в Баку и уже вдогонку самостийщикам, побежавшим из «тюрьмы народов», – провокация у телебашни в Вильнюсе с применением оружия и жертвами. Или случаен этот кровавый опояс России? Если бы… На крови, как известно, замес гуще.
Неописуемое дикарство творилось и на заседаниях Съезда. Неправое дело для победы своей требует не просто безнравственности и бесстыдства, но и безумия. Какая там демократия, какое цивилизованное обсуждение! Объединившись в межрегиональную группу, как в боевую организацию, опьяненные первыми успехами и не получающие серьезного отпора, поддержанные явными и тайными врагами России за рубежом, они приступом брали микрофон, оскорбляли зал и обращались не столько к нему, залу, сколько к телекамерам, не давали говорить другим. На тех, в ком они видели опасную для себя силу и кто противостоял их разрушительному энтузиазму – на того же Н. И. Рыжкова, на Е. К. Лигачева, генерала армии Родионова – набрасывались, ако псы бешеные, с надуманными обвинениями, лжесвидетельствовали во всю мощь своего бесстыдства, устраивали сцену за сценой, напоминающие психатаку.
И все это моментально подхватывалось в провинции и лезло таким же макаром во власть.
Взяли ее в конце концов, стали хозяевами России. Как нахозяйничали – известно, до сих пор не опомнимся.
Когда в 1993‑м после расстрела Белого дома собрались они, новые хозяева, в Кремле, чтобы отпраздновать очередную победу на выборах, а победы не случилось, один из них, самых оголтелых, писатель Ю. Карякин, закричал в камеру:
– Ты сдурела, Россия!
А нищая, полуживая Россия только-только начала приходить в себя от навязанной ей в государственном масштабе дури.
Н. И. Рыжков не был защитником старого порядка и системы, которые уже с видимым трудом передвигали свои износившиеся маховики, он стоял за постепенный и безболезненный переход на современное хозяйничанье. Если бы была принята программа правительства Н. И. Рыжкова о переключении экономики на рынок в течение шести-восьми лет, а не за 500 дней, на которых настояли авантюристы, не обрушилось бы оставшееся без подпорок огромное и тяжеловесное здание государственности и не погребло бы под собой десятки миллионов жизней.
Как никто имел Николай Иванович право на эту книгу скорбных воспоминаний. Не только имел право, а должен был жить с чувством обязанности написать ее. Ему не в чем себя упрекать за случившееся. Горбачев лавировал, стараясь быть добреньким для тех и других в непримиримом противостоянии, Шеварднадзе тайно, Яковлев явно сочувствовали и помогали взломщикам, Лигачев вынужден был защищаться от фальшивых и бесстыдных обвинений и на время оказался выключенным из активной