актуальными, первостепенными. И не вижу вины в том, что мы делали вид, будто все это и впрямь идеи Генсека. Будто он в них преотлично разбирается. Какая разница, чьи они, эти идеи, – Горбачева, Рыжкова или Черненко! Главное не авторство, не слава первооткрывателя, а дело, его результат, общий успех. В этом смысле мы поступали правильно: дело не стояло, а двигалось, несмотря на тогдашнюю атмосферу в стране.
Нужно сказать, что все наши предложения по реформированию экономики были конкретными и реалистическими. Они исходили из жизни, а не только из теоретических обоснований, проверялись производством и практикой. О результатах знали и члены Политбюро, и сам Генеральный, да и общество в целом.
Вместе с тем вокруг Черненко крутились люди, главным образом из числа помощников, которые безжалостно втягивали беспомощного Генсека в свои далеко не бескорыстные игры, стремились любой ценой упрочить положение, которое они приобрели при нем. Одно из направлений такой их работы состояло в том, чтобы успеть сотворить из Константина Устиновича видного теоретика-марксиста. Они подсовывали ему свои собственные, отнюдь не бесспорные мысли, которые очень быстро благополучно канули в Лету.
Впрочем, при Черненко еще сохранялись традиции последних десятилетий, когда высшие руководители, как правило, лишь озвучивали текст, бывший очередным коллективным трудом. К сожалению, сложилась многолетняя практика, при которой перед страной и миром выступала скорее «должность», нежели лидер со своими собственными мыслями, анализом и мнением.
Ничего не изменилось и при «демократах». Мех у лисы поменялся, а характер остался тот же. Да и с чего ему поменяться? Те же люди. Те же методы. И я представляю, какая идет закулисная борьба при подготовке публичных выступлений и бесчисленных указов сегодняшнего лидера. Все старо как мир…
Я назвал эту главу «Сумеречный год». Согласно толковым словарям, «сумеречный» – значит серый, тусклый, мрачный, безрадостный. Таким этот год с небольшим и был, не побоюсь сказать, для большинства граждан. Страна, начавшая избавляться от апатии последнего периода брежневской эпохи, снова замерла в ожидании каких-то неизбежных перемен. И я до сих пор удивляюсь, как открыто, без прямого политического столкновения в этом времени уживались рядом два начала. Еще цеплялось изо всех сил за свое существование старое, консервативное, но и новое, реформистское, которому и от роду-то было всего год-два, пробивало себе дорогу.
Мне в дальнейшем пришлось быть в эпицентре жесточайших политических баталий и столкновений. Я имею возможность делать сравнения. И сейчас, когда пишу эти строки, невольно переношусь в то время и задаю вопрос, не заключалась ли житейская мудрость этого уже угасающего человека в балансировании между двумя началами во имя зарождения нового или это было просто маневрированием во избежание столкновений и проявление инстинкта самосохранения?
Щемящее до боли в сердце воспоминание. Последней своей зимой он собрал