отечественного производителя.
– Потому что монгольских у нас полно.
В ответе командира я уловил хитрый смешок.
– Не умеете вы, урусы, торг вести. Купцу на базаре и то уступаете, а это значит, и в битве проиграете, – уже по-серьёзному добавил он.
3 Империя в огне
65
– Я не про торг. Я про то, почему именно русские?
– Потому что лук уруса бьёт туда, куда надо, и дальше, чем любой другой лук. Потому что из него можно стрелять и в дождь, и в снег, – разъяснил десятник. – Из-за того что в дождь стрелки остаются без работы, было проиграно не одно сражение.
– Но почему тогда нельзя все луки заменить на русские? – не отставал я.
– Гляжу я на тебя, урус, и думаю. Воин ты сильный. Не знаю, найдётся ли в нашем войске тот, который мог бы тебя победить.
«Ещё бы, – самодовольно усмехнулся я, – мастер спорта по боевому самбо».
– Ты здорово дерёшься на ножах, неплохо на саблях и цепами, старательно учишься стрелять из лука, – продолжал Менге. – Но почему ты такой глупый?
Я опешил и, не скрывая своей обиды спросил:
– Это почему же?
– Потому что каждое оружие требует своего боя. Монгольский лук лёгок и скорострелен. С ним хорошо воевать с коня, а русским луком в пешем строю. И так во всём.
Я сконфуженно замолчал.
– Хоть ты глуп и слова у тебя бегут впереди мысли, но ты любознателен и быстро всё схватываешь, – его голос приобрел родительскую интонацию, – поэтому буду сам тебя учить.
Дорога длинная, развлечений никаких, чеши себе языками да чеши. Глядишь, чего полезного и услышишь. А с луком у меня действительно проблемы. Монгольская женщина растягивает его гораздо легче, чем я. Вроде бы и силушкой бог не обидел, и сноровка есть, а вот нет. Стыдно сказать, тренируюсь на девичьем луке.
Дорожная скука – вещь неустойчивая. Что-нибудь приключиться может в любой момент.
Прискакал один из дозорных и сообщил десятнику, что слева, параллельным курсом движется небольшой отряд человек из двадцати.
– Странные они, – докладывал он. – Половина людей на лошадях, другие – на ишаках. Есть в караване и пара верблюдов.
– За мной! – скомандовал Менги.
Подъехав ближе, привыкшие ко всему воины, раскрыв рты, уставились на представшую перед нами картину. На лошади в белой накидке с красными крестами сидела груда железа с турнирным копьём наперевес. Его окружала кавалькада священников-оруженосцев вперемежку с воинами. Я еле сдержал хохот, рвавшийся наружу, когда разглядывал раскачивающуюся на лошади кучу ржавого металлолома. Ладно я, человек двадцатого века, вынужден рядиться в маскарадные лохмотья и подстраиваться под условности тринадцатого века. Но ты-то! Рыцарь печального образа, мать твою через железяку!
– Я приветствую вас, братья во Христе, мир вам и вашим семьям, – проскрежетал голос из ржавой банки. – Есть ли среди вас еретики, диссиденты или недостойные рыцари, смеющие утверждать, что на свете есть миледи прекрасней Маргариты де Шеренье?
Менге