освещаемую по ночам прожекторами. Обустроили охранный периметр. И открыли международные рейсы. А поблизости ввели в строй станцию метро «Аэропорт».
Метро мне сегодня не нужно. За мной теперь закреплена служебная машина «М-1». Она была редкого белого цвета и бросалась в глаза, что не шибко хорошо для оперативной службы. Да и вообще непонятно, как она, такая красивая, оказалась в нашем гараже, где живут сплошь «черные воронки». Но для нынешнего случая подходила как нельзя лучше.
Я договорился с комендантом о пропуске на летное поле – так уж повелось, что нам не отказывают. И теперь нервничал, напряженно всматриваясь в небо и ожидая появления там черной точки.
Слава богу, погода солнечная, ясная и безветренная – как раз для полета. Правда, холод собачий – минус двадцать. А в машине нет обогрева. Но это детали.
Дюралевый серебристый моноплан «Р-5» опоздал на полчаса. Приземлился он удачно и даже красиво. Подрулил со страшным ревом своего единственного мотора к стоянке.
Открылась дверца. Второй пилот в форме «Аэрофлота» спустил лесенку и сбежал по ней на бетон. За ним неуклюже, в шубах и пальто, начали выгружаться персоны начальственного вида. Они подозрительно косились в мою сторону – мол, что это за фрукт на машине прикатил прям на летное поле. И, прихватив чемоданы, тащились в сторону здания аэровокзала.
Нервное напряжение у меня было нешуточное – это похлеще, чем в засаде ждать. Бодрило и пугало предчувствие важного и судьбоносного жизненного поворота. Даже дыхание сперло. А Антонины все не было.
Наконец появился командир воздушного корабля. В руке он держал объемистый потертый кожаный чемодан. Поставил его на землю. Обернулся. Подал руку даме. И та королевой сошла по лесенке на бетон.
Эх, какая же она родная, изящная и красивая в приталенном пальто с меховым воротником и пушистой лисьей шапке.
– Спасибо, я сама донесу, – с холодной улыбкой сказала она летчику, потянувшись за чемоданом.
– Не стоит. Я донесу, – сказал я, приближаясь.
Тут она обратила на меня внимание. Подняла глаза. А потом бросилась ко мне, вцепившись, как в спасательный круг.
– Ремизов! Ты, змей такой! Это ты!
– Я, Тонечка. Я, родная!
– Никогда не прощу тебе, что столько ждала!
Постояли немного, не в силах оторваться друг от друга. И даже не зная, что произносят в таких случаях. Буря чувств часто не втискивается в узкие границы слов, и это был как раз такой случай.
Подкатил грузовичок, из самолета стали выгружать почту в опечатанных холщовых мешках.
А мы уселись на заднее сиденье машины, и я приказал водителю:
– Костя, давай домой.
– Есть! – водитель с интересом кинул взгляд на Антонину в зеркало заднего вида.
Она улыбнулась и прижалась ко мне.
Машина вырулила на Ленинградский проспект, развернулась около Путевого дворца и влилась в не слишком плотный поток движения. Обогнала похожий на дом на колесах двухэтажный троллейбус – их