Потом выпил стакан воды. И вроде бы немного пришел в себя. Но стоило ему снова вспомнить Амантая, как слезы предательски выступали на глазах.
Он растерянно ходил по комнате, не понимая, что ему теперь делать. Затем лег на диван, отвернувшись к стене. И лежал так несколько минут молча. Встал, пошел на кухню к жене.
Людка возилась у плиты. И когда он коротко и растерянно сказал: «Амантай скончался» (он так и сказал: не «умер», не «погиб», а «скончался»), – она боком, боком пошла к столу, в изнеможении упала на стул, растерянно моргая.
Для них обоих это была огромная, невосполнимая утрата. С детских, школьных лет шли они по жизни, то отдаляясь, то сближаясь. И теперь, в эту минуту оба поняли, что дальше им идти без него.
Дубравину, кроме всего прочего, стало ясно, что из его жизни выпал огромный кусок. Что дорога, по которой они шли в последние годы вместе, вдруг сильно сузилась. И ощущение тупика, в который он уперся, стало для него главным.
«Похороны завтра. Да что же это так быстро? Прямо завтра. Почему? Да, Айгерим так сказала. А он прослушал. Ведь Амантай как-никак числился правоверным мусульманином. А у них с этим делом быстро. Хоронить желательно на следующий день с утра. Значит, нужно торопиться.
Это у нас могут подождать. День, два, три. Пока не соберутся все.
Что? Как? Вопросов больше, чем ответов. И все разные. Понятно, что Амантай был не только правоверным мусульманином, суфием, но в прошлом и крупнейшим государственным деятелем. А значит, его похороны могут проводиться по высшему разряду. С почетным караулом, оркестром, салютом. И участием разного рода политических фигур.
А все это требует времени. И их могут отложить.
Но как бы то ни было, надо лететь в Алма-Ату немедленно. Тем более что самолеты туда летают довольно часто. Но…»
Дело как раз в том самом «но».
Дубравин, как ни странно, не был в Алма-Ате более тридцати лет. С того самого момента, как осенью восемьдесят девятого года покинул ее фактически изгнанником.
Не случилось. Работал, строил, много летал, ездил. Бывал и в Казахстане. В Астане, Караганде, Кустанае. А вот до города своей молодости не добрался. Почему? Он и сам себе не мог четко ответить на этот вопрос. Сначала была обида. Вот вы как со мною! Практически выдворили. А потом вроде все в душе успокоилось, устаканилось, но как-то повода для поездки не возникало. Забот полон рот. И ехать без какого-то конкретного дела не было смысла. А годы шли. Не шли, а можно сказать, летели. И теперь, через тридцать с хвостиком, оказалось, что он даже не знает ничего о тех, кто остался там. Ни адресов, ни судеб. И бывшая столица Казахстана для него – терра инкогнита.
Хотя нет. Не совсем. Был у него один человек, с которым можно связаться. Это Александр Майснер. Они вместе когда-то создавали сеть предприятий. И Майснер управлял этой казахстанской сетью довольно долго и успешно.
Александр ответил мгновенно, будто давно ждал этого звонка. Голос хриплый, с одышкой:
– Здорово! Ты, наверное, по поводу Амантая? Да, завтра похороны.