мне нужен был мужчина. Ты был прекрасный мужчина. Очень прекрасный-прекрасный мужчина. Я полгода была с тобой женщиной. Я не давала тебе секретов, потому что ты был КГБ. А теперь я уволилась ото всюду: из Бундесхауза, от тебя, от прошлой жизни. Эти документы – моя благодарность за профессиональную любовь. Спасибо КГБ, что имеет такие мужчины. Но это все. Я больше не буду.
Потом он проводил ее до выезда из Берлина. Герда свернула на парковку у автобана, выключила мотор и начала бурно плакать. Она ревела, наверное, также, как ревут все женщины на свете, вынужденные потерять любимого человека. Она причитала, целовала и гладила его. Потом плач прекратился. Герда повернула ключ зажигания, посмотрела на Олега протрезвевшими глазами и сказала:
– Все. Уходи. Прощай.
Его подхватил Данила, ехавший сзади на своей машине, и они отправились на конспиративную квартиру. Там разведчики открыли холодильник, достали все спиртное, что было, еще раз прочитали принесенные Гердой документы, и стали пить.
Олег Старков был очень крепок в этом деле. Он был наследственным выпивохой и рассказывал о своем отце так:
– Полковник военно-транспортной авиации Николай Старков всегда утверждал, что водка бывает только хорошая и очень хорошая. По первому стакану его экипаж наливал, когда убирал шасси после взлета. По последнему – когда ставил машину на тормоз.
У Данилы этого опыта тоже было немало. Но сегодня причина была особой. Они прикоснулись к самому страшному – к документальному свидетельству бесполезности собственной жизни. Оба проработали по двадцать лет в КГБ, искренно веря, что продолжают дело тех, кто защищал собой страну. Они были готовы сделать это в любой момент и делали, когда это было надо. И теперь на них обрушился невыносимый груз предательства с самого верха. С того самого верха, который назывался в разведке Инстанцией. Эта Инстанция всегда была для них неким священным местом. Когда Данила узнавал, что его информация уходила в Инстанцию, он радовался. Это была очень высокая оценка. В их сознании не было царя-государя, но была вместо этого Инстанция. А теперь они воочию убедились, что во главе Инстанции стоят иуды, которым безразлична судьба их страны и судьба их народа.
Эмоциональный Олег напился первым. Он уперся лбом в растопыренную пятерню и стал говорить, раскачиваясь в кресле:
– Братишка, Данилка, за что я эту бабу уродовал, за что? Она же классный человек, эта Герда. Я к ней проникся…, может даже полюбил, понимаешь? И ударил. Ради чего ударил, чтобы этому козлу информацию добывать? Да его в нужнике утопить надо! Мы здесь себя расходуем до самого дна, все отдаем и силы и совесть и нервы, а зачем, для этого гада? Для Шевика? Данила, они же власовцы, понимаешь, власовцы. Ведь те тоже вроде как за благо родины боролись, а наших отцов убивали. Вот и Горбатый с Шевиком такие! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!
Данила слушал его и пил рюмку за рюмкой. Полученная Олегом информация не была для него новой, но ставила четкую точку в предположениях и подозрениях. От нее становилось тошно. В глазах стоял сумрак. Темнота