чем девушка смогла освободиться от них, прекрасный перс уже стоял против нее, помогая сильно покрасневшей Сафо отцепить свое платье от предательского шиповника.
Сафо была не в состоянии промолвить ни одного слова благодарности и, стыдливо улыбаясь, опустила глаза.
Бартия, обыкновенно столь смелый юноша, теперь смотрел на нее безмолвно и покраснел, как она.
Но это молчание продолжалось недолго. Девушка, скоро оправившись от своего смущения, вдруг звонко и весело засмеялась, детски потешаясь над безмолвным незнакомцем и над странностью их положения, и побежала к дому, подобно испуганной лани.
В свою очередь и к персу вернулась свойственная ему развязность. В два прыжка он догнал девушку, мгновенно схватил ее за руку и, несмотря на все ее сопротивление, удержал эту руку в своей.
– Пусти меня! – попросила Сафо полусерьезно-полушутливо, подымая свои темные глаза на юношу.
– Как бы не так! – возразил он. – Я оторвал тебя от розового куста и буду держать теперь крепко до тех пор, пока ты не отдашь мне вместо себя спрятанную у тебя на груди свою сестру, на память в моем дальнем отечестве.
– Прошу тебя, пусти меня! – повторила Сафо. – Пока ты не выпустишь моей руки, я не вступлю с тобою ни в какие переговоры.
– А ты не убежишь, если я исполню твое желание?
– Конечно, нет!
– Итак, я дарую тебе свободу, но ты, со своей стороны, должна отдать мне свою розу!
– Там, в кустарнике, есть розы гораздо красивее этой. Сорви какую хочешь; зачем тебе именно моя?
– Чтобы заботливо сохранить ее в воспоминание о прекраснейшей девушке, какую я когда-либо видел!
– Ну, так я вовсе не отдам тебе розу – потому что, кто называет меня красавицей, тот имеет против меня дурные намерения; кто же говорит, что я хорошая девушка, тот желает мне добра.
– Кто научил тебя этому?
– Моя бабушка, Родопис.
– Хорошо, так я скажу тебе, что ты самая лучшая девушка на свете.
– Как можешь ты говорить такие вещи? Ведь ты меня совсем не знаешь. О, я бываю иногда очень зла и непослушна! Если бы я была хорошей девушкой, то вместо того, чтобы болтать теперь с тобою, вернулась бы в дом. Бабушка мне строго запретила оставаться в саду, когда там находятся чужие; да мне и нет никакого дела до мужчин, постоянно толкующих о вещах, которых я не понимаю.
– Так ты желаешь, чтобы и я удалился?
– Нет, я понимаю тебя вполне, хотя ты говоришь далеко не так хорошо, как, например, Ивик, или бедный Фанес, который вчера, как я только что сейчас услыхала от Мелиты, принужден был бежать!
– Любишь ты его?
– Люблю ли? Да, он мне не противен. Когда я была маленькой, он всегда привозил мне мячи, складные куклы и кегли из Саиса и Мемфиса; теперь же, когда я выросла, он учит меня прекрасным новым песням и, на прощанье, привез мне совсем маленькую сицилийскую комнатную собачку, которую я назову Аргосом, потому что она очень бела и быстронога. Но через несколько