трепанационное отверстие, высверленное в теменной кости. Таю потребовалось двадцать пять минут, чтобы сделать трепанацию, аккуратно рассечь внешние слои мозга и расширить естественную борозду между лобной и височной долями. Это была одна из труднейших в нейрохирургии операций, но в операционной никто не нервничал. Когда сюда входил Тай Вильсон, все быстро успокаивались, словно этот врач приносил с собой уверенность и порядок. Сейчас синие глаза Тая внимательно рассматривали в микроскоп красно-серую ткань мозга. Ему предстояло удалить аневризму, которая едва не убила сегодня эту молодую женщину и которая убьет ее в течение нескольких дней или недель, если хирург сейчас ее не обезоружит.
В операционной было холодно, из невидимого магнитофона доносились звуки гранжа «Просто дыши». Музыку выбрала анестезиолог Микки Мейсон, худенькая, субтильная женщина. Она стояла у головы больной рядом с Таем и следила по многочисленным мониторам за состоянием больной. Обычно хирурги сами выбирали музыку, которая звучит во время операций. Вильсон вообще ничего не слышал и не воспринимал, кроме операционного поля, и поэтому предоставлял право выбора человеку, подающему газ, – так Тай ласково называл анестезиологов. Справа от него стояла операционная сестра перед лотком с инструментами. У противоположного края стола, напротив Тая, стоял ассистент, ловивший каждое движение хирурга, считавшегося лучшим специалистом из всех, когда-либо здесь работавших.
Тай рассек плотную, толстую фиброзную оболочку, окружающую мозг, dura mater, машинально произнеся ритуальную шутку: «Ох уж эта твердая мать!» Название наружной оболочки мозга с традиционной латыни переводится на английский действительно как «твердая мать». Шутке этой Тай научился у одного коллеги, старшего резидента, который произносил ее всякий раз, рассекая твердую мозговую оболочку. Этот резидент был теперь профессором Калифорнийского университета в Сан-Франциско. С тех пор Тай выполнил не меньше тысячи операций, но каждый раз говорил: «Ох уж эта твердая мать!» Это был ритуал и дань уважения бывшему наставнику.
В микроскоп Тай видел зрительный нерв, толстый белый тяж которого уходил назад, скрываясь в толще мозга, рядом с нервом пролегала сонная артерия – один из самых крупных сосудов, снабжающих кровью головной мозг. По другую сторону артерии проходил тонкий, как ниточка, нерв, такой тонкий, что казался незаметным даже под микроскопом. «Вот он», – прошептал Тай. Между сонной артерией и тонким нервом он нашел то, что искал, – выпячивание стенки артерии, которое лопнуло, приведя к столь катастрофическим последствиям. Теперь аневризма была похожа на большой кровавый пузырь. Как и подозревал Виллануэва, аневризма была настолько велика, что сдавливала этот тонкий глазодвигательный нерв, отчего возбуждение передавалось на ствол мозга, в результате чего расширился один зрачок.
Иногда Таю казалось невероятным, как может мозг, такой сложный орган, безошибочно и без сбоев работать у большинства людей,