я собрал для Барбары Кинтон и хотел поднести его ей, даже теперь еще, в знак примирения. Но она поступила со мной резко, а незнакомка так умильно смотрела на букет.
– Садовник – скряга относительно цветов, – вскользь сказала она.
– Сказать правду, я собирал этот букет для другой, – заикнулся было я.
– Тем лучше будет его аромат! – рассмеялась она. – Это придаст двойную цену цветам. – И она протянула к букету крошечную ручку.
– А этому учат в Лондоне? – спросил я, отстраняя цветы.
– Это годится и в деревне, везде, где есть кавалеры, чтобы собирать цветы, и дамы, чтобы их нюхать.
– Хорошо, букет ваш, но с одним условием.
– С каким? Сказать свое имя?
– Да, или позволить называть вас по своему вкусу.
– Ого, и вы назовете меня этим именем в разговоре с Барбарой Кинтон? Нет, я лучше скажу вам настоящее имя. Меня зовут Сидария.
– Сидария? Красивое имя!
– Как и всякое другое, – небрежно сказала она.
– А другого имени у вас нет?
– Зачем поэту два имени, чтобы написать сонет? Ведь вы для этого, конечно, хотели знать мое имя?
– Пусть так, Сидария.
– Пусть так, Саймон. А теперь давайте букет.
Я вздохнул, но отдал букет; условие остается условием.
Девушка взяла букет и спрятала в него лицо, сияя лукавой улыбкой. Я стоял и любовался ею, несмотря на свою юность, я сказал правду, что красота бывает разная: она и Барбара были двумя разными типами красоты. Заметив мой любующийся взгляд, Сидария сделала мне милую гримасу, а Барбара часа два не говорила бы со мной из-за этого.
Сделав мне еще один раз насмешливый реверанс, Сидария сделала вид, что хочет идти, но остановилась, лукаво глядя на меня исподлобья и постукивая по аллее маленькой ножкой.
– Хорошенькое местечко – этот парк, – заметила она, – только иногда в нем легко заблудиться.
– Но, если бы у вас был проводник… – подхватил я намек.
– Да, если бы он был, Саймон!
– Вы бы нашли дорогу, Сидария, а ваш проводник…
– Сделал бы доброе дело. Но ведь тогда… Барбара останется одна.
Я колебался: посмотрел на дом, посмотрел на Сидарию.
– Она сказала, что хочет быть одна, – проговорил я.
– Разве? Когда же это она сказала?
– Ну, я расскажу вам это дорогой, – предложил я.
Сидария громко расхохоталась.
Глава 2. Юность
Как часто самый ожесточенный спор поднимается из-за чистейших пустяков! И так ведется еще со времен Адама и Евы. Быть не могло, чтобы почтенные прародители не поспорили между собой по поводу известного инцидента с запрещенным плодом. Правда, спор, который я имею в виду, возник по гораздо меньшему поводу. Речь шла о том, имеет ли право молодой человек, ухаживающий за одной женщиной, сорвать поцелуй (по-видимому, принятый весьма благосклонно) у другой? Конечно, я утверждал, что имеет, так как мне больше ничего не оставалось делать в моем положении. Барбара настаивала на том, что нет никакого разумного оправдания такому некрасивому